На «Историю живой природы» Голдсмита отец наткнулся случайно и с триумфом принес ее домой, гордый тем, что книга была не только огромной редкостью, но к тому же имела владельческий переплет с обозначением благородного имени прежнего хозяина, что делало ее ценной вдвойне. Желая поделиться радостью, он сразу принес раритет в детскую, чтобы показать нам с Синклером. Моя реакция, вероятно, его разочаровала. Я погладила красивый переплет, взглянула на две-три иллюстрации с изображением азиатских слонов и вернулась к неразгаданной головоломке.

Но Синклер буквально впился глазами в книгу. В ней ему нравилось все: старинный шрифт, желтые страницы, гравюры, детали крошечных чертежей. Он влюбился в запах старого тяжелого фолианта и мраморной бумаги форзацев.

Пополнение библиотеки отца столь ценным экземпляром потребовало церемониального оформления. Вскоре появился собственноручно нарисованный им экслибрис в виде его инициалов, увитых декоративной растительностью, который был осторожно перенесен на мраморный форзац Голдсмита. Мы с Синклером в благоговейном молчании наблюдали за этой операцией. Когда она была благополучно завершена, я облегченно перевела дух, страшно гордая тем неоспоримым фактом, что отныне книга принадлежит моему отцу.

Далее фолиант был торжественно снесен вниз и водружен на стол в гостиной, где обычно лежали свежие газеты и журналы. Там книгой можно было повосторгаться, взять ее в руки и при желании полистать. Об издании снова заговорили дня через три, когда отец обнаружил, что она исчезла.

Вначале пропаже голдсмитовской «Истории живой природы» не предали особого значения. Все решили, будто ее кто-то взял почитать и забыл положить на место. Но книга как в воду канула. Отец начал опрашивать домочадцев, но в ответ получал только недоуменные взгляды. Бабушка подключилась к поискам, но все было напрасно.

Нас с Синклером тоже спросили, не видели ли мы книгу. Конечно, мы ее не видели, и нас оставили в покое. Моя мать заикнулась было: «Может, вор...», но бабушка только усмехнулась. Какой вор предпочтет старую книгу георгианскому серебру? Она уверяла, что раритет просто куда-то засунули и что она скоро отыщется. Как любая кратковременная сенсация, таинственное исчезновение вскоре было забыто, но книгу так и не обнаружили.

До настоящего момента. Она жила в комнате Синклера, надежно спрятанная среди других предметов, которыми он редко пользовался. Книга прекрасно сохранилась: красный сафьян был гладок, как прежде, а золотистые буквы на нем ничуть не потускнели. Взяв увесистый фолиант в руки, я вспомнила про экслибрис. Осторожно отогнув переднюю часть обложки, я увидела, что мраморный форзац вместе с экслибрисом аккуратно отрезан бритвой. И на белом чистом авантитуле, который следовал за отсутствующим форзацем, твердой рукой двенадцатилетнего Синклера было выведено:

Золотая осень не торопилась сдавать свои позиции. В понедельник днем бабушка, вооружившись лопатой и садовыми перчатками, отправилась в сад сажать луковицы. Я вызвалась помочь, но она отказалась, сославшись на то, что, окажись мы в саду вдвоем, за разговорами ничего не успеем сделать, а одна она справится быстрее. Отвергнутая, я пошла гулять с собаками. Все равно садово-огородные работы были не по мне.

Часа два я блуждала по окрестностям и вернулась, только когда начало смеркаться и повеяло холодом. Над горными вершинами повисли первые облака, пригнанные северным ветром, и озеро окутал легкий туман. Из сада, где Уилл развел костер, поднимался длинный шлейф голубоватого дыма, и в воздухе запахло гарью. Засунув руки в карманы и мечтая о горячем чае у камина, я вышла по тропинке на дорогу, обсаженную пожелтевшими березами. Одна из собак залаяла, я подняла голову и увидела у дома знакомый темно-желтый «лотус».

Синклер вернулся. Я посмотрела на часы, они показывали пять. Он приехал рано. Шагая по полю с нескошенной травой, я вышла на покрытую гравием дорогу. Минуя машину Синклера, я провела ладонью по блестящему бамперу, желая убедиться, что она мне не мерещится. Войдя в теплый, пропахший торфом холл, я подождала, пока зайдут собаки, и закрыла дверь.

Из гостиной доносились приглушенные голоса. Собаки бросились к миске с водой и, напившись, растянулись у камина. Я расстегнула пуговицы плаща, стащила его с плеч и сняла грязные ботинки, затем, приведя волосы в порядок, открыла дверь гостиной.

– Привет, Синклер.

Бабушка и Синклер расположились за низким чайным столиком у огня. Синклер вскочил на ноги и поспешил ко мне.

– Дженни, ты где была? – спросил он, целуя меня в щеку.

– Гуляла.

– Уже темно. Мы решили, что ты заблудилась.

Я испытующе посмотрела Синклеру в глаза. Мне казалось, что он заметно изменится, станет спокойнее, будет выглядеть усталым после долгой езды или придавленным свалившимися на него обстоятельствами, но я ошиблась. Как ни странно, но таким веселым, молодым и беспечным я еще его не видела. В этот вечер его глаза сияли, как у ребенка, предвкушающего новогодние подарки.

Синклер взял меня за руку и вздрогнул:

– Холодная как лед. Иди скорее к камину, грейся. Я оставил тебе один гренок, но, если хочешь, попрошу миссис Ламли, и она приготовит еще.

– Спасибо, не надо.

Я взяла обтянутый кожей стул и села между родными. Наливая мне чай, бабушка спросила:

– Куда ты ходила? – Когда я рассказала ей о прогулке, она накинулась на меня с привычными расспросами: – Собак напоила? Они не вымокли? А лапы им вытерла?

Я терпеливо ответила, что животные напоены, высушены и вытерты.

– Мы не ходили по тем местам, где много воды, а все колючки я вынула из их шерсти у дома.

Успокоившись, бабушка пододвинула мне чашку, я обхватила ее озябшими руками, выжидающе посмотрев на Синклера.

– Ну, что Лондон?

– Там душно и жарко, – усмехнулся он, и в его глазах запрыгали чертики. – Полон измочаленными бизнесменами в костюмах-тройках.

– Ты... достиг того, чего хотел?

– Звучит очень помпезно. Достиг! Где тебя научили таким словам?

– Ну так что?

– Да, конечно, достиг, иначе бы меня здесь не было.

– Когда... когда ты выехал из Лондона?

– Рано утром, около шести. Бабушка, чай у нас остался?

Она сняла крышку чайника и заглянула внутрь.

– Совсем мало. Пойду налью полный.

– Лучше попроси миссис Ламли...

– Я сама. У нее ноют ноги. Я заварю, мне все равно надо с ней поговорить насчет обеда. Что-то захотелось фазана в горшочке.

Когда бабушка вышла, Синклер заметил:

– Фазан в горшочке – это восхитительно, – и взял меня за руку, слегка сжав запястье холодными сильными пальцами. – Мне нужно поговорить с тобой.

– О чем? – с замиранием сердца пробормотала я.

– Не здесь. Я хочу пообщаться с тобой наедине. Давай после чая прокатимся в машине. Доедем до Бенгерна и полюбуемся восходом луны. Согласна?

Если он хотел с глазу на глаз рассказать мне о Тессе, то салон «лотуса» – самое подходящее место.

– Хорошо, – кивнула я.

Поездка в «лотусе» обогатила меня жизненным опытом. Хотя я пристегнула ремень безопасности, у меня возникло ощущение, что сейчас я улечу на Луну, а скорость, с которой Синклер вел машину, только усугубляла это чувство. Когда мы свернули с проселочной дороги на магистраль, я с ужасом увидела, что стрелка спидометра за несколько секунд подскочила до отметки 70 миль в час, а поля, изгороди и дома мелькают за окном с головокружительной быстротой.

– Ты всегда ездишь так быстро?

– Дорогая, разве это быстро?

Не зная, что сказать, я промолчала. Через минуту мы уже стояли на горбатом мосту. Здесь Синклер чуть притормозил, чтобы в следующую секунду еще быстрее устремиться вперед. У меня душа ушла в пятки. Не снижая скорости, мы проскочили участок, где велись ремонтные работы, и я поблагодарила Бога за то, что в это время горел зеленый свет.