Здесь, в горах, среди прекрасной природы его охватила тоска. У всех сверстников были уже подруги, были друзья и единомышленники, и только он, одинокий, скитался и не с кем было поговорить о главном, что теснило и переполняло душу.

Вниз, к отелю, он возвращался с букетиком эдельвейсов в руках. Эти альпийские цветы горы давали лишь тем, кто не боялся подняться на их вершины.

Две недели прошли быстро. Снова был отцовский дом в Бармене. Теперь кроме занятий науками он писал еще статью, вернее, путевые раздумья о горной области, которую только посетил.

Срок воинской службы приближался…

Итак, Фридрих приехал служить тому самому королю, которого называл высочайшим сопляком и бездарным поэтом-романтиком. Ведь король, будучи принцем, тоже писал стихи.

С собою Фридрих привез рукопись «Скитаний по Ломбардии», только что законченную. Он решил предложить ее в журнал «Атеней», тот самый, о котором писали, что вокруг него собрались младогегельянцы.

Ему повезло сразу. Оказалось, что казармы полка, в который его зачислили, были на Купферграбене, близко от университета.

Вольноопределяющимся разрешали жить на частных квартирах.

Он нашел хорошую комнату на Доротеенштрассе, в доме 56, на втором этаже. В комнате были три высоких окна с узкими простенками между ними. В окна светило солнце, с улицы долетал шум извозчичьих дрожек, настроение было легкое, радостное.

Прямо перед домом находилась стоянка извозчиков. Крепкие парни, они уже с утра были навеселе, и едва Фридрих выходил из дому, они наперебой уговаривали его прокатиться.

Его смешили филистерские вывески над окнами, полные важности и патриотизма.

В соседнем доме внизу помещалась портновская мастерская. Там был нарисован прусский орел, под ним портной гладил сюртук, и было написано:

На следующий день после приезда Фридриху выдали мундир с галунами и позументами, на мундире был синий воротник с красным кантом, и стал Фридрих бомбардиром двенадцатой роты гвардейской тяжелой артиллерии прусской королевской армии.

К семи утра он являлся в казармы. С восьми до половины двенадцатого вместе с другими новобранцами упражнялся в церемониальном марше. Потом шел к тяжелым пушкам.

В бомбардиры отбирали здоровенных парней. И они налегали на чугунные колеса пушки, откатывали чуть в сторону, изучали устройство, ежедневно прочищали ствол огромным ершом-банником, за который брались вдвоем, а еще лучше – втроем. Потом зубрили армейские уставы, снова ходили строем. Дружно ели простую грубоватую еду из оловянной посуды.

В пять часов начиналось свободное время, и он, вольноопределяющийся, прощался с казармами до следующего утра, до семи.

Лишь иногда устраивались ночные марши, и тогда его держали весь вечер.

В своем мундире бомбардира он заявился в «Атеней» и на него взглянули с сомнением.

– Вы уже пробовали печататься где-нибудь, молодой человек? – спросил редактор, толстенький коротышка лет тридцати.

На рукопись он даже не взглянул, отложил ее в сторону, где лежала высокая стопка других рукописей.

– Да, естественно.

– А почему вы принесли именно в наш журнал свои… – теперь только редактор окинул взглядом первый лист, – свои «Скитания»? Сейчас каждый второй студент или конторский служащий обязательно пишет какие-нибудь «скитания», – добавил он недовольно. – Надеюсь, вы слышали, что наш журнал имеет несколько особенное направление?.. Я говорю это к тому, что даже если мы и напечатаем вас, вам, как находящемуся на королевской службе, вряд ли это принесет успех.

Фридрих улыбнулся.

– Я печатаюсь под псевдонимом.

Редактор взглянул на рукопись внимательнее.

– Освальд… – прочитал он, – это вы – Освальд?

– Я, – Фридрих снова улыбнулся.

– Так это ваши статьи были в «Телеграфе»? – редактор неожиданно вскочил. – Как же, я помню последнее, об Арндте, и о «Воспоминаниях» Иммермана. Так вы просто наш! А я вас принял за досужего юнца, обивающего пороги редакций… А вы попросту из нашей партии! Меня зовут Мейен, – он протянул руку.

– Я читал многие ваши статьи.

– Еще бы вы их не читали, если каждая моя статья поднимает шум на всю Пруссию. Приходите завтра в это же время, я скажу вам свое мнение о вашей рукописи. Или вот что… Приходите-ка в погребок Гиппеля на Фридрихштрассе. Там вы меня найдете каждый вечер, а заодно я вас познакомлю с друзьями.

Когда-то в гимназическом литературно-музыкальном кружке был и Плюмахер, соученик Фридриха. Тогда он сочинял стихи, а сейчас вместе с двумя другими участниками кружка учился в университете.

Они жили все вместе, и в этот вечер Фридрих навестил и их.

Они почитали ему стихи о дальних островах и смуглых охотниках. Стихи те были подражанием старым, фрейлигратовским. Уже и Фрейлиграт писал сейчас иначе, у него чаще пробивались народные мотивы. Это Фридрих отметил в статье года два назад.

– А ты, мы слышали, стал левым? – спросил Плюмахер.

– Да, я левый, я самый крайний – мастер игры на гильотине, – пошутил Фридрих. – Давайте прочту новую статью. Я ее как раз сегодня отдал в журнал, а черновик – с собой.

Этот черновик «Скитаний» он специально захватил, чтобы прочитать здесь. Он уже так давно не читал вслух друзьям.

Сейчас, во время чтения, Фридрих поднимал глаза на слушающих, пытался по их лицам узнать о впечатлении. Ему казалось, что он здесь точно передал и мысли, и волнение, которое было с ним в горах.

Когда он кончил чтение, все с минуту молчали, а потом Плюмахер сказал:

– Да, это, действительно, красиво. Я весной думаю тоже поехать в Альпы… О фон Гуттене я читал кое-что. А Гервег? Ты говоришь о нем как о знаменитости, а я его почти не читал. Да, я честно сказать, лишь слышал что-то скандальное о нем.

– И мы тоже слышали, – подтвердили остальные.

– Гервег ответил Фрейлиграту от имени всей молодежи. Помните, у Фрейлиграта строки в стихотворении «Из Испании»:

– Правильно, искусство должно воспевать бога, – подтвердил Плюмахер.

– А вот Гервег ответил так, – и Фридрих прочитал эти строки, которые появились недавно:

– Ну и что, ты думаешь, он прав? – спросил Плюмахер.

– Сто тысяч раз прав! Гервег – сейчас единственный поэт, которого стоит читать. Его сам Гейне назвал Железным жаворонком. А после того как Фрейлиграт получил эту пенсию у короля и стал дружить с заплесневевшим Гейбелем, Гервег обсмеял их еще больше в своем «Дуэте пенсионеров».

– Мне кажется, Фридрих, ты заблудился. Помнишь, как мы с тобой и Бланком вместе молились, как говорили о боге? Я почти уверен, что твой Гервег не посещает церковь.