— Я ничего не трогал. Только два раза ударил по ящику с надписью «поверхность». После этого зажглось с полдюжины красных лампочек, и это меня удовлетворило.

Я вглядывался в Богачева, стараясь уловить выражение его лица. В глазах — серьезность, рот кривится в саркастической, как мне показалось, усмешке. Соединить половинки вместе, чтобы получить лицо и прочесть, что на нем написано, я не смог.

Дорохова психологическое состояние обитателя подземной лодки сейчас интересовало мало.

— Ставьте мину, — потребовал он. — Упреждение — двадцать минут.

— Готово, — ответил Богачев.

Смысл действий стал мне понятен без комментариев. Савостьянов и Дорохов решили подорвать мину позади нашего поезда, чтобы обрушить стенки подземного хода. Мина с присосами. Она не полетит на дно колодца, а будет торчать в том месте, где ее выпустили. Это я понял по реплике Савостьянова. Я смотрел в его спину: скорее же, скорее! Но он не торопился. Если форсировать моторы, они скорее выйдут из строя. Мы отползали от заложенного Богачевым фугаса так медленно, что мне казалось «дракон» стоит на месте.

— Неужели нельзя было взять упреждение побольше? — вырвалось у меня.

Лансере сидел съежившись, словно ожидал удара.

Савостьянов не спускал глаз с приборной доски, но не прикасался к рычагам управления. Он не хотел менять режим работы двигателей в течение этих двадцати минут.

Я уже думал, вдруг попадется порода неожиданно твердая и задержит нас? Или, наоборот, мы влезем в труху, которая посыплется от толчка, увлекая «дракон».

— Вода, — сказал Дорохов, — не будет ждать, пока мы отъедем на километр.

Я оценил его невозмутимость. Его мощная спина, округлые плечи, крепкая шея, держащая похожую на чугунное ядро голову, действовали успокаивающе. Что-то очень надежное чувствовалось в облике начальника спасательной службы. Дорохов на борту представлялся мне чем-то вроде огнетушителя в своем гнезде. Недаром он отправился в поездку «не по правилам», когда увидел, что запретить ее не может.

— Девятнадцать, — сказал Лансере.

Нас тряхнуло основательно. Мать-сыра земля подержала нас в своих объятиях, чуть сжала, потом выпустила. Взрывная волна пошла и по воздуху, но ее приняла на себя лодка Богачева. Она поднялась вверх, как поршень в цилиндре, и нагнала нас метров на пять. Цепь, к моему великому удовольствию, уцелела.

— В следующий раз можно дать выдержку и побольше, — заметил Савостьянов. Он наводил порядок в приборах, стрелки которых заметались слишком нервно.

— Мина ничего себе, — сказал Лансере. — Хорошо, что Богачев не выпустил ее раньше. Когда бродил около подземного моря.

Порода обрушилась в колодец, вероятно, до того места, где мы делали поворот. Сейчас мы будем подсыпать щебенку, которую изготовляет «дракон» и передает дальше своими вращающимися спиралями подземход Богачева. А потом взорвем новую мину. Мы придавим рыхлую массу тяжелыми глыбами, закроем ход пластами породы. Маленькое локальное землетрясение. Безопасное для «поверхности».

— На «драконе» таких игрушек нет, — сказал Дорохов. — Раньше взрывы применялись, если лодка попадала в ловушку.

— Не помню, чтобы мины применяли хоть раз, — рассмеялся Савостьянов. — Просто старались обезопасить подземных пешеходов.

— Как бы нам не пришлось стать мореплавателями, — заметил я.

— Похоже на это, — согласился Дорохов. — Если взрывы не помогут, будем плыть в воде.

Я заметил, что кресла сдвинулись и висели теперь не вертикально.

— Меняем курс? — осведомился я.

— Вы хотите попасть в пещеры с водой? — спросил Дорохов.

— Нет уж. Убегать от воды, которая гонится за нами по пятам, чтобы влезть головой в ту же воду.

— Тогда надо обходить карст.

— Залезли под землю и очутились в окружении воды, — с легким удивлением произнес Лансере. — Никогда не думал, что под землей так меняется обстановка.

— Это вам не ветры, — рассмеялся Савостьянов. — Дуют и дуют.

— И никакой психологии, — добавил с мрачным юмором Дорохов.

Все вспомнили о Богачеве.

— Богачев, — сказал Савостьянов. — Приготовьте вторую.

— Выдержка тридцать, — добавил Дорохов.

— Что будем делать эти тридцать минут? — спросил Лансере. — Просто ждать или...

— Выясним один мелкий вопрос, — ответил Савостьянов.

— Это я и хотел предложить, — сказал Лансере.

Все поняли друг друга, но никто не знал, как приступить к делу.

— Если вы обо мне, — вмешался Богачев (его губы шевелились у верхней кромки экрана), — то я облегчу вашу задачу. Я сделал глупость. Глупейшее из того, что можно придумать.

Половинки его лица заметались на экране.

— Это мы знаем, — мягко сказал Савостьянов.

Дорохов буркнул что-то под нос. «Еще бы», — говорил его вид.

— Дело в том...

— Мы знаем. Ваш друг рассказал нам. — Савостьянов кивнул в сторону Лансере, и Богачев вдруг расплылся обеими половинками лица. Видимо, он только сейчас узнал своего товарища — экран в его лодке, вероятно, пошаливал, а может быть, он тоже видел нас по частям. — Как вы обнаружили море?

— Наружные приборы показали повышенную влажность. У меня, естественно, возникло предположение о подземных водах, и я решил проверить его. И приближался к району Икс до того момента, когда подозрение превратилось в уверенность.

— И вы повернули обратно?

— Да, в первый момент. Потом передумал. Решил, что нужно попытаться хотя бы грубо оконтурить водный язык или, во всяком случае, определить его мощность. Измерить толщину и ширину хотя бы в одном месте. Для чего же я избрал свою профессию! Я спускался в шахтах и на большие глубины, но так вот, один, сам по себе, путешествовал под землей впервые. Я пошел вдоль поверхности соприкосновения с водным языком, так сказать с наружной стороны. Напор изнутри был так силен, что породы вокруг дрожали. Я как бы прощупывал стенки котла. Дрожь передавалась лодке так, что я ощущал ее без приборов.

— Это и были ваши метания под землей за отметкой два с лишним! — воскликнул я.

— По-вашему — метания, по-нашему — исследования. — Богачев пошарил глазами с экрана, разыскивая человека, подавшего реплику. — Когда мне стало ясно, что язык мощный и подобрался слишком близко к руднику, я повернул круто вверх и пошел прямо по вертикали. Ведь я не знал обстановки на руднике: может быть, в этот момент бурят скважину или исследователи целым флотом идут в глубину. Уж коли я оказался разведчиком, я должен был доложить имеющиеся у меня сведения. Вот и все.

Снова наступила пауза.

— Скажите, — не удержался я, — а на какой глубине вы заметили первые признаки подземной реки или озера?

— 2150 метров. Но там было какое-то вертикальное ответвление. Настоящий залив расположен ниже — 2300—2400 метров.

— И вам не хотелось, — я даже покраснел от волнения; мне очень важным казалось, поскорее выяснить правду в чересчур запутанной истории, — вам не хотелось идти к центру Земли?

— К центру Земли? — Брови Богачева полезли на лоб. — Я вас не понимаю. Я хотел установить размеры языка.

— И больше ни о чем вы не думали?

— Ругал себя за то, что повредил связь. Тут она бы очень пригодилась.

— Значит, испытания не было, — заключил я. — Вопрос остается открытым, — повернулся я к Лансере. — Он просто не заметил знаменитой роковой ступени, — теперь я обращался к Савостьянову. — Вода захватила его внимание.

Я был рад, что Савостьянов ошибся.

Все сошлось отлично. Богачеву не потребуется колоссального мужества, чтобы вынести страшную правду.

Я даже вытер лоб.

— Испытание произошло, — сказал Савостьянов. — Богачев приблизился к подземному морю до черты, которую даже подземные волки считают рискованной, более того — угрожающей. Вы что, не знали, что это опасно?

— Я не думал в тот момент об опасности, — честно признался Богачев. — Мне не терпелось поскорее обмерить хвост водяного чудовища. Это непростительно, но я увлекся.