— И вызвали то самое бедствие, против которого хотели предупредить!

— Я не знал про вас. Вода не могла пойти по старому моему ходу. Его задавило. Это приборы показали мне. Я порвал связь и поэтому не мог иначе предупредите поверхность, как поднимаясь к ней. Тут я встретился с вами.

— И говорите спасибо, — не выдержал Дорохов. — А то варились бы сейчас в кипяточке. В вашей лодке надежное охлаждение действует трое суток.

— Вы сами себе судья, — сказал после молчания Савостьянов. — Но на мой взгляд, если он вас интересует, ваша основная ошибка в том, что свой недостаток вы прятали от всех. Ведь о случаях, которые с вами происходили, знал только ваш друг, но и он считал своим товарищеским долгом помогать вам втайне. Зачем же такие сверхпредосторожности? Мальчишки, которые над вами смеялись, — еще не все человечество. Вы сами вбили себе в голову, что вы неполноценны. Для преодоления боязни высоты существуют простые, но специальные процедуры. Тут дилетантские номера могут только повредить. Правильно я говорю, врач?

— Гипсофобия, или боязнь высоты, — промямлил я, захваченный врасплох, — действительно, поддается излечению. За исключением особых случаев. Бывает и так, что человека тянет в глубину. Наблюдается на глубинных океанских станциях. — Я вспомнил лекции, которые слушал, когда готовился к работе на дне Марианской впадины. — Встречается у подводников. Вернее, недопустимо для них.

— Вот так, — вздохнул Дорохов. — Начали с психологии, а пришли к медицине.

— И то и другое — науки о человеке, — заметил Лансере. — Я сам только сейчас по-настоящему почувствовал их связь.

— Удивительнее всего, что в психологии и медицине разобрался не врач, а инженер, — сокрушенно сказал я.

— Я просто думал о человеке, — сказал Савостьянов. — А мысль о медицине пришла мне в голову потом.

Спрашивается, о ком же думали мы? Но Савостьянов думал как-то иначе, чем мы. Он не колебался ни минуты, решив пойти на необкатанном «драконе». Конечно, современная надежность изготовления машин делает пусковые испытания часто формальными. Он это знал. Но он рискнул уже по-настоящему, беспощадно форсируя моторы, когда счел, что иначе не спасти Богачева!

Неудача произошла с последней миной. Только мы ее заложили, как вдруг «дракон» остановился.

— Наконец-таки что-то произошло с моторами, — произнес Савостьянов.

— Самый подходящий момент, — заметил Дорохов.

— Через полчаса Богачев взлетит на воздух, — сказал я.

Лансере зябко передернул плечами.

— Интересно, кто взлетит на воздух? — глубокомысленно сказал Савостьянов. — Богачев, во всяком случае, не взлетит. Богачев! — повысил он голос. — Слушайте мое приказание. Отцепляйтесь и уходите вбок. Сделайте крутой поворот. Чем круче, тем лучше. А потом — второй поворот. Если что случится с нами, поднимаетесь на поверхность самостоятельно. Действуйте!

Половинки лица Богачева усиленно гримасничали.

Савостьянов махнул рукой.

— Отключаю вас.

Экран померк.

Прошло полминуты.

— Отцепился, — сказал Дорохов, глядевший на приборы.

— За дело! — распорядился Савостьянов. — Мы займемся моторами. Вы...

Дорохов кивнул.

Я стал отстегивать захваты. Дорохов, даже не взглянув на меня, полез к тамбуру. Я привычно занял позицию второго номера. Кажется, нам предстоит разминировать богачевский фугас. Простая штука, в сущности, как это мне не пришло сразу в голову. Совсем простая, конечно. Интересно, как и отчего взрываются эти мины? Что они любят, а чего, к примеру, не выносят?

— Мины допотопной конструкции, — словно угадал мою мысль Дорохов. Мы находились у двери тамбура; он не спешил открывать ее. — Однажды включенная, она должна взорваться. Единственный выход — вывинтить взрыватель. Вывинчивание взрывателя конструктивно не предусмотрено, Никаких головок, шлицев и тому подобное. Действовать придется так.

Дорохов вытащил планшетку и принялся рисовать схему мины. Чертил он очень старательно, как будто это имело какое-то значение. Минуты текли...

— Все равно раньше чем через двадцать минут мы не начнем, — заметил Дорохов, увидев, как я ерзаю. — Надо же дать Богачеву уйти. Смотрите внимательно. Вот тут надо зацепить щипцами. Твердой и точной рукой. Это как хирургическая операция. Вам приходилось?

Я кивнул. На особенно большую практику я, конечно, не мог сослаться. В клиниках операции делают машины. Студенты упражняются на муляжах со сложной и чуткой системой сигнализации. Одно неосторожное движение — и на экране во всю стену тебе показывают твою ошибку. Посмотришь, и кажется, что ты промахнулся на целый метр. На практике врач скорой помощи стремится поскорее доставить пострадавшего в операционную, оборудованную по последнему слову техники, или же вызывает передвижную операционную к больному. Под землю операционную не вызовешь. В моей сумке на экстраординарный случай хранился комплект походных инструментов. Конечно, я не думал, что придется пустить его в ход при подобных обстоятельствах. Я вспомнил свои первые неуклюжие операции на муляже. Все-таки раза два я пятерки отхватил! Притом одну — на трепанации черепа.

— Отлично, — сказал я. — По крайней мере, не напрасно в состав экспедиции включили врача.

— Пойду я, — неожиданно возразил Дорохов. — Вы — запасной игрок. Если у меня не получится, вы докончите дело.

Я подумал, что если у него получится неудачно, то не останется и мины. Но, наученный опытом, удержался от того, чтобы сказать это вслух.

— Мои пальцы, — возразил я, — более пригодны для такой работы.

Дорохов посмотрел на свои лапищи, пошевелил пальцами, щелчком которых, наверное, можно убить кролика, и произнес в раздумье:

— Речь идет все-таки не о хирургической операции. Вы знаете расположение тканей человека, а я, как-никак, механик... Но щипчики я у вас все-таки возьму, — добавил он, осматривая мою сумку. Он выбрал раздвижной пинцет с концами, острыми, как у циркуля, и сунул в наружный карман комбинезона, откуда торчала уже масленка.

В тамбуре сказал:

— По сигналу выходите следом за мной. Наушники не отключайте. Моторы нас не спасут, даже если Савостьянов с Лансере их сейчас запустят. Не успеем уйти.

Он достал из бокового шкафчика складную лесенку — тонкие спицы, скрепленные двумя нитями, — и, открыв выходное отверстие, швырнул ее вниз.

— Вам находиться в тамбуре, — сказал он, уже спускаясь. — Наружную дверь закройте. На всякий случай.

Голова его исчезла в люке. Перед тем, как закрыть сегменты затвора, я успел бросить взгляд в колодец и заметил метрах в двенадцати на гладкой стенке прилепившийся сверкающий предмет. «Хорошо хоть, что ее покрасили в заметный цвет», — подумал я. Выше мины в стенке тоннеля темнело большое отверстие. Нора, в которую ушел Богачев, делая повороты, как червь-древоточец в деревянной балке.

— Спускаюсь, — услышал я в наушниках голос Дорохова. — Слышите меня?

— Слышу, — откликнулся я.

— Одолел полпути... Приблизился к мине... Она на уровне моих глаз... Черт возьми, взрыватель сидит плотно. Словно прирос... Так. Переставляю завод на максимальное — часовое — упреждение. Теперь можно действовать не спеша... Сейчас бы в самую пору завестись моторам.

— Моторы не запустить, — вошел голос Савостьянова. — Мы разобрали пусковое устройство. В лучшем случае нам нужно минут пятнадцать.

— Причину-то нашли?

— Не срабатывает регулировка подачи.

— Подлил масла... Выжидаю... Пробую пальцами. Не за что ухватиться. Скользят... Пускаю в ход щипцы доктора.

Я слышу сопение и тут только соображаю, какой я дурак! Не ознакомил Дорохова с принципом действия раздвижного пинцета. Осел этакий!

— Поставьте ножку в шов, в любом месте, где хоть маленькое углубление, — начинаю я запоздалый инструктаж.

— Поставил.

— Поверните верхнее колесико на четверть оборота влево.

— Повернул.

— Ждите, когда вторая ножка займет свое положение.