— Карст, — сказал Дорохов. — Надо было обходить. Теперь мы потеряем гораздо больше времени.

Савостьянов задумался, потом попросил У Дорохова все данные. Дорохов показал диаграмму, вычерченную аппаратом бура.

Чем больше Савостьянов смотрел на ленту и чем красочнее комментировал ее Дорохов, тем заметнее прояснялось лицо начальника экспедиции.

— А ниже? — спросил он.

— Снова карст, — ответил Дорохов. — Еще метров триста с прослойками.

— Отлично! — воскликнул Савостьянов, — Через пять минут отправляемся.

— Будем обходить? — спросил я.

— Нет. Сейчас это просто глупо. Пойдем прямо вниз.

— В карст?

Я выражался уже почти профессионально.

— Именно. Лучшего и не придумаешь. Мы наверстаем опоздание и даже выиграем время. Лошадка выдержит, — уверенно сказал он в ответ на вопросительный взгляд Дорохова. — Она крепче, чем мы думали. Теперь мы не свалимся нечаянно в какую-нибудь пещеру. У нас точнейшая карта. Редкий случай, когда под землей имеешь доскональную картину пути на несколько сот метров вперед. Не использовать такую благодатную обстановку — верх легкомыслия.

И мы отправились в «благодатный» путь. Правда, нам с Лансере предоставили еще одну возможность.

— Я должен задать вопрос, — сказал Савостьянов извиняющимся тоном. — Словом, вы можете быть доставлены на поверхность.

— Покинуть корабль? Чем мы это заслужили? — прозвучал дуэт возмущенных голосов.

— Инструкция, — сказал Савостьянов, пожав плечами, и покосился на Дорохова.

— Больше такой возможности может не оказаться, — любезно сообщил тот. Я постарался улыбнуться в ответ.

Мы сидели в раскачивающихся креслах, а «дракон» то сравнительно медленно опускался, прогрызая пол-потолок очередной полости, то устремлялся вниз, словно его пришпоривали. Но он падал более мягко, чем первый раз, и не терял вертикального положения. Во время такого воздушного спуска корпус отчаянно вибрировал. Наши кресла не успевали успокоиться, как «дракон» уже вонзался в очередную преграду, разделяющую подземные пустоты. В общем, мы путешествовали как бы внутри головки сыра, — да простится мне столь непрофессиональное сравнение. При всей экзотичности подобного путешествия я почувствовал себя легче, когда дырки в сыре кончились и наш «дракон» привычно стал пробивать путь в нормальных твердых пластах.

Но я рано обрадовался. Не знаю, что за просчет получился у командира корабля и штурмана, но мы каким-то образом влезли в новую ловушку — непредвиденную вертикальную карстовую воронку, которая проглотила нас, словно лягушка муху. Очевидно, Дорохов запустил свою «пулю» не совсем по оси движения дракона. Мы неслись вниз, стукаясь о стенки воронки то одним, то другим железным боком. Кресла раскачивались невпопад, и мы тряслись, как листья на дереве в сильный ветер. Казалось, воронке не будет конца: мы летели в дикую пропасть. Только самообладание Савостьянова и уже накопленный им опыт управления кораблем в сложной и меняющейся обстановке карста позволили ему удерживать «дракона» в более или менее ровном положении.

Наконец нас заклинило в сужении. Савостьянов осторожно выключил мотор. Мы сидели крепко.

Савостьянов вытер пот со лба. Я заметил, что у него чуть дрожат руки.

— Остановка, — сказал он. — Пять минут.

Он посидел еще с минуту, отдыхая или приходя в себя. Дорохов тем временем откидывал одну за другой крышки люков и, запустив руку по плечо, шарил внутри. Один раз он тихо выругался и попросил подать ему ящик с инструментом. Я подтащил коробку с набором блестящих штучек с черными ручками, напомнившую мне готовальню, которую я видел один раз в музее, только больших размеров. Савостьянов слез с кресла и тоже приступил к исследованию внутренностей нашего «дракона». Что-то пришлось подкручивать, а какую-то «планетку» — октаэдр с выростами разной длины, в мелких дырках, совсем непохожий на планету, — даже сменить. Мы с Лансере помогали как могли.

Провозились целых десять минут, а когда снова уселись в креслах, обнаружили, что Богачев исчез с экрана и вообще не фиксировался никаким прибором.

Эта новость ошеломила нас.

— Связь. Или с лодкой Богачева что-нибудь, — высказал предположение Дорохов.

Я уже знал, что связь поддерживается с помощью тончайшего волосного кабеля неимоверной прочности. Раздавить его невозможно — волосок упрячется в мельчайшей складке и «отсидится» там от сил давления. Случаев обрыва, как утверждал Савостьянов, до сих пор не наблюдалось. Значит... раздавило лодку?

— Это я во всем виноват, — сказал вдруг громко Лансере. Он сидел, уткнув лицо в ладони. Сейчас он разнял руки и смотрел прямо перед собой.

Дорохов взглянул на Савостьянова.

— Ни в чем вы не виноваты, — произнес тот твердо. — Не выдумывайте.

— Если бы не я, — торопливо заговорил Лансере, — вы давно вытащили бы его на поверхность. Мое вмешательство тем более несуразно, что он все равно не выдержал.

— О том, выдержит он или не выдержит, — возразил Савостьянов, — никто не мог знать заранее. Нельзя знать счет очков, прежде чем закончится матч. И раньше, чем истечет контрольный срок, хватать человека вообще не к чему. За ручку водить взрослого — не лучший способ помогать ему. Успокойтесь. Никто не знал, что Богачев нарочно вывел из строя связь. Кому такая глупость могла прийти на ум? Выкиньте из головы ваши самообвинения.

— Многовато психологии, — мрачно пробормотал Дорохов. — Если бы рассуждениями можно было вытащить Богачева, мы давно сидели бы на поверхности и пили кофе.

— А мы найдем его именно рассуждениями, — весело сказал Савостьянов. — Знаете, я верю в вашу лошадку.

— Отпустить поводья — и она сама найдет Богачева? — довольно неуклюже пошутил я.

Но Савостьянов, видимо, оценил само мое желание шутить.

— Вешать голову нечего, вы правы. Богачева мы найдем.

— Вслепую? — прошептал Лансере.

— По координатам.

Дорохов уже вытягивал из щели ленту с записями нашего пути и маршрута Богачева.

— По координатам последней точки его местонахождения.

— А если он уйдет за то время, пока мы будем пробиваться? Если лодка еще движется?

— Неважно. Мы выйдем на его след. Нам только найти ход, который он оставляет после себя.

Рассуждения — великое дело, если они построены по строгой системе. Вся геометрия состоит из логических умозаключений. Савостьянов и Дорохов довольно долго настраивали приборы, нацеливая корабль на теоретическую точку встречи. Полдюжине автоматов они поручили следить за курсом и компенсировать малейшие отклонения от него специальными маневрами: под землей выдерживать курс труднее, чем в воздухе или в море. Одна из машин только тем и занималась, что непрерывно считала ошибки и делала назидательные выводы. Когда всю механику запустили, Савостьянов взялся за рычаг управления.

«Какое еще приключение ждет нас?» — невольно подумал я.

Мы находились примерно в километре от Богачева — по расчетам машин, которые вели к цели, когда на нас навалилась новая и неведомая опасность.

Сначала я услышал снаружи «дракона» какой-то шум. Казалось, порода пришла в движение и глыбы разной плотности скреблись друг о друга. Затем послышалось взвизгивание. Я взглянул на товарищей, чтобы убедиться, что не страдаю слуховыми галлюцинациями. Савостьянов и Дорохов слушали с напряженными лицами. Лансере вертел головой, пытаясь установить источник звука.

Савостьянов выключил двигатели. В наступившей тишине явственно послышались шмыгающие звуки. Как будто бронтозавр бродил под землей, как хозяин по своим владениям. Сейчас он обнаружит «дракона» и схватит его мощными челюстями. Мои нервы напряглись до предела.

Вдруг прямо за своей спиной я услышал скрежещущий звук. Не боюсь сознаться, мурашки пробежали у меня по телу. Так и есть! Зубы бронтозавра соскользнули со стальной оболочки «дракона». Но в следующее мгновение неведомое чудовище снова сделало попытку вцепиться в наш корабль.

Дорохов схватил молоток на длинной рукоятке и принялся стучать изо всей силы по корпусу в том месте, откуда совершилось нападение. Грохот поднялся в кабине ужасающий.