Так-то отца он не любил, вот только с причудами своей чувствительной натуры бороться не мог.

Молодой человек указал слугам путь, натянул на глаза шаперон и легко ударил коня в бока.

– Пошёл!

Элазар являлся рыцарем. С десяти ходил в оруженосцах, в шестнадцать прошёл посвящение и уже как семь лет активно закалялся в боях (сомнительного характера) да, подобно Ланселотам и Парсифалям, помогал прекрасным девам (сомнительного качества). Жил на «пенсию». Но самое ужасное было то, что он до сих пор оставался наивен. Верил в чудеса, романы о розе и рыцарях, добро, честь и справедливость. А также в любовь с первого взгляда. Лет пять назад во время пира, дожевывая крылышко индейки, на ней же дал обет: не жениться до этой самой любви с первого взгляда! От услышанного у его отца случился приступ, подобный приступу на бедной экономке. Или под ней. Впрочем, история умалчивает.

Достигли пригорода. Нагнали крестьянку.

Рыцарь слегка придержал коня, когда поравнялся с девушкой. Та несла в руках корзинку с мотками шерсти и была почти прекрасна, почти не было на её лице прыщей. Обратился неправдоподобно вежливо и галантно к оборванке без рода:

– Красавица, где красильня семейства Картер?

Рассмотрев герб, девушка едва не упала в канаву для слива. Низко поклонилась, быстро показала дорогу и поклонилась ещё раз. Отъехав, слуги и оруженосцы долго засматривались на неё. Понравилась. Элазар тоже хотел, чтобы она ему понравилась. Ведь у неё почти не было прыщей. Не вышло.

Рыцарь годами пытался влюбить себя в красавиц, чтобы соответствовать нормам, перечитывал десятки раз романтические сцены в романах. Вот только после них снились ему страстные ночи с Ланселотами и Парсифалями. Один раз даже мудрый Мерлин потревожил туманные видения с предложением насадить Элазара на свой посох, увитый омелой. Абсурд, но как можно было от такого отказаться? В тех храмах, священнослужители которых специализировались на создании иллюстраций и на книжном деле, рыцарь иногда приобретал эротические гравюрки с возбуждающими портретами героев сказаний и сценками духовной близости монахов, чистой, глубокой и, подобно творению жизни на земле, многоактной.

Усилием воли отогнал от себя мысли о святом и великом, потому что в возбуждении было не очень удобно ехать. Хоть ехать оставалось и недолго.

Красильня находилась недалеко от города, вниз по равнине, на одном из притоков. Ещё за версту начинало неумолимо вонять ферментами, мочой и разнокалиберной краской. Поток воды, проходящий через неё, окрашивался всеми цветами радуги и скоропостижно приобретал оттенок грязи, намекающий о том, что в радугу эту попал коричневый и был он там в избытке.

Хозяйка, как и ожидалось, в будний день была на красильне. Всадники заметили её издалека. Мария отдала приказы рабочим, поспешила с долговязым черноволосым юношей к экипажу. Оба были одеты так, словно собирались на встречу к важному человеку, а не на работу в цветной грязи.

– Миссис Картер. – Элазар поприветствовал женщину, слез с коня.

Мария на мгновение обречённо возвела глаза к небу. Но тут же смиренно улыбнулась и приветственно кивнула: всё-таки на рыцаря уже не первый год засматривалась старшая дочь.

– И вам день добрый, господин Элазар.

Черноволосый юноша смущённо шагнул назад, спрятал подбородок в воротнике. Рыцарь с неимоверным трудом перевёл взгляд с него на Марию.

– Миссис Картер, я…

– Мисс. Извиняюсь, что перебиваю, но уже мисс. Дело касается костюма отца, полагаю? Его, как и обещали, только сегодня покрасили в цвета вашего герба – белый да чёрный. Должно пройти немного времени, чтобы краска сцепилась. Потом дорисуем единорога на поле. Спешка – недопустимая роскошь.

– В нынешней ситуации необходимая. Мой отец мёртв.

– Ох, Святая Матерь! Как так?! Убийство?

Юноша, стоящий рядом с женщиной, едва заметно дёрнул плечом, словно что-то неприятное коснулось его.

– Не так уж важна причина, мисс Картер, но скажу, что смерть была воистину геройской, какой и должен погибнуть такой великий человек! А великого человека просто необходимо похоронить со всеми почестями. Так что давайте пройдём к вам в рабочий кабинет и обсудим детали. – Знаком рыцарь приказал слугам ждать на улице, взглянул на юношу, нервно сжимающего ладони. – Пригласим вашего путника с собой?

– Да. Это мой старший сын. Двэйн.

– Красив… Пошёл в вас, мисс Картер!

Мария недоумённо приподняла бровь, но благоразумно решила не отвечать на сомнительный комплимент, зашагала в сторону небольшого здания, истыканного сотней разноцветных флажков. Двэйн и Элазар шли следом. Рыцарь отметил, что сын красильщицы минимум на полголовы выше его самого. И килограммов на двадцать легче. А ещё по каким-то необъяснимым причинам чертовски приятен. Ох, не стоило ему вспоминать о гравюрках!

В кабинете кресло получше Мария предложила Элазару, кресло похуже – сыну.

– Вино?

– Да.

Подала кружку, раскрыла ставни, чтобы не зажигать каганец, разгребла документы за столом, вооружилась пером, но слегка помедлила.

– Что собираетесь делать? В целом.

– Как и раньше, – Элазар отхлебнул вина, глянул на Двэйна мечтательно, – нести добро, помогать людям, служить прекрасным девам. Если вы о первенстве за место отца, то меня это не волнует. Это не дело чести, пусть брат занимает. Меня ждут иные дела, высокие цели…

Красильщица многозначительно кивнула, по её мнению, пустым речам с обилием бессмысленных слов.

– И в самом деле, высокие цели. Ваш отец гордился бы таким сыном…  Похороны через?

– Два дня.

– Тяжело. Через нас закажем всё, что нужно для процессии. Начнём с бархата для гроба. Примерно…

Через двадцать минут заказ был готов и подтверждён. Всё это время Элазар, к своему удивлению, ловил на себя взгляды показавшегося изначально скромным Двэйна – то на лице, то на промежности. Счёл за немой комплимент. На самом же деле юноша наблюдал за тем, как Смерть целует рыцаря в шею, костлявой рукой ведёт от ключиц к животу и обратно. Но мог ли тот это знать?

Элазар пригласил Картеров на похороны, чем значительно огорчил Марию и слегка обрадовал Двэйна. Поездка к таинственному незнакомцу, общающегося со Смертью, откладывалась, как и прощание с родным домом. А потому и не особо печалила юношу.

За день до похорон Двэйн пошёл в часовню, чтобы проведать усопшего. Вернее, был послан матерью. Согласно традиции, «герой» был помещён в специальном зале, но в закрытом гробу: господь не даровал ему святость. Тело медленно разлагалось и отнюдь не мироточило, а воняло с силой летнего цветочного поля без намёка на приятные чувства. Разве что смрад был слегка сладковатый.

На выходе из часовни юноша заметил рыцаря. Тот как можно правдоподобнее бесцельно ходил у монашеского огородика, поправлял складки поддоспешного дуплета, многочисленными завязками переходящего в чёрные шоссы. Морщился от таинственных наигранных дум, тяжесть которых тут же покинула его сияющее лицо, как только он заметил Двэйна.

— Здравствуй! — Поправил золотистые локоны «под Иисуса Христа».

— Здравствуйте, господин Элазар.

— Элазар, просто Элазар, без всяких там «господинов». Составишь, пожалуйста, мне компанию в центре города? Заглянем на рынок.

Двэйн ответил не сразу, что было для него нормой. Внимательно глянул на странного рыцаря, поймал себя на том, что засматривается на хорошее тело и утончённые черты лица. Красив. Юноша предвзято считал Элазара недалёким (унаследовал лицемерие от матери?), но при этом добрым малым с приятной наружностью, который вряд ли его обидит. К тому же недавний намёк Смерти буквально вынуждал не противиться прихотям будущего мертвеца. Да, жалко. Хотя каждый день кто-то умирает…

Кивнул.

Его тут же схватили за руку и повели за собой. Привыкшие к выходкам господина слуги пошли следом.

Двэйн понимал: ему плохо. А ещё он понимал, что ничего не понимает. Рядом с ним сверкал и трещал пучок энергии, а не человек. Уши улавливали громовой хор волн, бьющихся о скалы, а не связную речь. Попросту скромный и не привыкший к «усиленному» общению Двэйн никак не мог подстроиться. Каким образом делить поток на фразы, нужно ли самому говорить? Вскоре оказалось, что понимать Элазара всё же возможно. Юноша даже начал иногда кивать, односложно отвечать. И, в неожиданно наступившей тишине, задал вопрос — только для того, чтобы прервать пугающее затишье:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три. Удивляешься, что такой молодой и уже известный рыцарь?

— Да, – кивнул юноша, не ведая о том, что Элазар известен.

— Я способный. С пяти служил пажом. Скажу тебе, Двэйн — Двэйн ведь? — что было это грязнущее времечко. Лупили ни за что, да и являлся мальчишкой на побегушках. Но достаточно быстро дорос до сквайра, а потом стал тем, кем являюсь сейчас. Обожаю своё дело. Я как герой из романов. А тебе нравится то, чем ты занимаешься? Красильное мастерство – это, наверное, интересно!

— Не совсем. Хотя иногда…

Речь, к удивлению Двэйна, полилась легко, подпитываемая вопросами рыцаря. Последний, казалось, искренне интересовался жизненными мелочами собеседника, хоть иногда и прерывал несмелые фразы юноши, чтобы покрасоваться: «Видел бы ты моего коня — породистый, сильный, будто бык, быстрее ветра! Ах, да, ты видел. Надо бы тебя на нём покатать… То есть как “не надо”? Надо!» или «Говоришь, какие-то разбойники не заплатили вам однажды за покраску? Это не разбойники, а, прости меня, сукины дети. Настоящие разбойники убивают. Как-то раз я прикончил целю дюжину таких негодяев, ну, со мной ещё была дюжина слуг, правда, но да мелочи. Показать шрам, который остался после той битвы? Меня резанули по животу и паху. Да не стесняйся!»

Двэйн поймал любопытный взгляд оборванцев. Компания некоторое время осмотрительно шла перед ними. Первой добралась до рыночной площади, расположилась у лавки цветочницы, благоухающей бутонами весенних нежных подснежников, двуличных медуниц, нарциссов, слабых фиалок и мясистых хохлаток.