Три месяца Двэйн жил в пряничном домике на правах слуги. Отлавливал, как кот, крыс, отмывал полы и мебель, закупался на небольшой рыночной площади едой. Всегда получал для этого мало денег и, не умея торговаться, покупал, соответственно, меньше необходимого. Подобно мальчугану, каждый раз отхватывал за это по шее. Вместе с Вивьен ежедневно готовил пищу. Девушка дёргаными жестами, магией, зажигала огонь без дров и иногда, ленясь, позволяла слегка испорченному мясу самому прокипятиться в воде.

Больше всего юноша любил протирать книги. Это было тяжело, после нескольких часов в неудобной позе ломило спину, но во время таких занятий он мог наблюдать за стариком. Тот почти целый день, закутавшись в шкуры, читал древнейшие волюмы. Был он при этом таинственно умиротворён, иногда зачитывал Двэйну и Вивьен вслух пахнущие ностальгией истории, а ещё реже почти без оскорблений беседовал. Всегда — по-старчески мудрствуя.

— Каким бы ничтожеством ты ни был, у тебя есть дар, сиречь сила. Сила — всегда власть. А власть суть ответственность, — звонкий мальчишеский голосок старика затих. — Это простые, слегка банальные мысли, однако их важно уразуметь. Ты можешь заполучить всё, что пожелаешь, карать, как думаешь, негодяев и распоряжаться судьбами людей, токмо останешься ли ты после этого человеком, не станешь ли высокомерным негодяем, наивно считающим себя богом? А, непримечательный Двэйн?

Глаза Вивьен, сидящей в ногах Ллейна, загорелись редкой для неё осознанностью. Двэйн, как его и просили, ответил кивком.

– И если же Вивьен, от природы всемогущая, лишена возможности нести в мир хаос, то тебе надо рассчитывать лишь на себя и свой рассудок.  

Господин Ллейн преподаёт мне науку врачевания, я узнал много секретов, которые точно пригодятся в жизни.

— Дорос ты токмо до того, чтоб лечить понос у скотины да лишь в крайнем случае — у людей. Но так и быть, по субботам будешь вместе со мной принимать жителей деревни в комнате для гостей. Коль с поносом обратятся, поможешь. Определишь степень, причину и лечение: от отвара лапчатки и соленых таблеток до «глазной мази» из лука, вина, чеснока и говяжьих потрохов. Если справишься с этим, значит, не безнадёжен. Не до конца, по крайней мере. И, возможно, даже продвинешься дальше звания «поносник», кое я прямо сейчас тебе вручаю. Ещё: не сметь совать нос в гостевую по пятницам! Вижу любопытство в твоих глазищах. Отвечу. По пятницам общаюсь я с людьми высшего ранга, а это не всё тот же понос у деревенщины иль ломота у коровы. Надо, повторяюсь, дорасти.

И последнее: не толкуй никому, кроме меня, о Смерти, если вдруг её увидишь. Понял?

Ты говорила, помнится, о его «официальном» занятии. Познал я тайны и этой науки, во время чего довелось мне узнать от господина Ллейна, что была ты с ним, дорогая мать, в тесных дружеских отношениях ещё задолго до знакомства с моим отцом. Приятно осознавать, что такая крепкая связь не истончилась с десятилетиями.

— Твоя мать наивно полагает, что после обучения ты останешься работать у меня как подмастерье. На что молвлю я: хрен. Красильня и поноса лечение — вот твоя стезя. Да магия, если не помрёшь, и пророчествование смерти. Однако же, поскольку Марию я ценю, то услугу окажу. Научу тебя, ничем не примечательный Двэйн, так и быть. К тому же полезно будет в колдовстве: перед самим делом мы вскроем труп, изучим внутренности и познаем секреты природы.

А пока запомни. Умерших далёко от своих владений богачей везут ко мне. Тело я вскрываю, удаляю органы, опосля в чанах вывариваю по три-четыре раза, пока мясо не отделится от костей, словно у переваренной курицы. Кости те очищаю, складываю в красивый ларец и отправляю на родину. Декокт, бульон, в котором готовилось тело, либо посылаю вместе с ларцом, либо, что чаще бывает, хороню у местной церквушки. Как видишь, ничего сложного, нужен лишь опыт. Тяжелее тогда, когда просят смерти причину определить. Здесь уже своя наука, смотреть на внутренности надо. Вопросы?

— Только один. Почему вы так цените мою мать?

Двухметровый старик со странным выражением глянул на черноволосого юношу, лишь слегка ниже его самого.

— Потому что связывают нас с ней узы крепкой и тесной дружбы. — Двэйну показалось, что колдун улыбнулся. — А ещё потому, что родился ты задолго до того, как Мария встретилась с ныне покойным «отцом» твоим. Больше вопросов слышать не желаю.

Хочу спросить, не сообщала ли ты господину Элазару, куда меня отправили на обучение? Спрашиваю чисто из любопытства.

В дождливый скучный вечер Двэйн решил понаблюдать за Вивьен, которая в такую погоду любила погреться у камина. Взять в руки не гаснущий и не обжигающий огонь и осторожно, словно это свиной мочевой пузырь, сжимать ладонями. Самого юношу за четыре месяца и волшебной мелочи не научили. Но дали обещание в скором времени восполнить эти пробелы.

Только что пришедший колдун подозвал его к себе:

— Двэйн, подойди.

Старик редко обращался к нему по имени — что-то было не так.

— Тебе пришло письмо.

Ллейн, ухмыляясь, подал надушенную розовой водой бумагу с сорванной печатью из зелёного сургуча. Уши у Двэйна покраснели ещё до того, как он прочитал послание. Стихотворение. Вольное переложение работы известного миннезингера.

Встретились под липами, у луга

Медуницей стелены постели.

Видели бы вы, как друг для друга

Нежность страсти дарит нам веселье!

В долине глубокой — лес зеленей.

Тандарадай!

О, как волшебно поет соловей!

Шёл в долину тайною дорожкой,

Там тебя я ждал нетерпеливо.

Как ласкал меня ты, Матерь Божья!

Именно тогда я был счастливым?

Жар поцелуев, любви красота.

Тандарадай!

О, как алеют мои уста!

Из цветов и трав я стлал нам ложе,

Смейтесь, кто проходит стороною,

Веселитесь, но любите все же

Медуницы под моею головою.

Угадайте в зелени травы —

Тандарадай! —

След моей лежавшей головы.

He дыша с тобой лежал я рядом,

Кабы видел это шедший мимо —

Святый Боже! — мне б стыдиться надо.

Как ласкал, любил тебя я, милый!

Видела лишь птица нас в тот час —

Тандарадай! —

Но она не пропоет о нас,

Не расскажет никому о нас!

Письма приходили часто. К счастью, в дальнейшем передавал их Ллейн с целым сургучом. После каждого такого письма ночью из комнаты юноши слышались тихие вздохи страсти. Обычно на следующий день приходилось менять постельное бельё. Несколько раз смущённый Двэйн приносил колдуну уже свои несмелые рукописи и просил отправить Элазару, прозванному стариком «милком рыцарем».

Отправляю вместе с письмом родильную чашу. Надеюсь успеть к появлению брата или сестры в город через несколько месяцев; господин Ллейн пообещал отпустить и даже оплатить дорогу. В любом случае, заранее желаю безболезненных и успешных родов. Хотя — каким-то чудом — они у тебя всегда такие. Когда увидимся лично, расскажу тебе об одном ритуале, после которого я… изменился.

Как объяснил колдун, магия не имеет никакого отношения к дьяволу. Чертовские кровавые шабаши, которыми правят изуверы и изуверки, — всего лишь результат помутнения сознания из-за неумения контролировать силу. Деревенские блаженные с даром — причина многих бед. Именно поэтому «каким бы ничтожеством ни являлся» Двэйн, освоить силу ему необходимо.

Бывает она в двух вариантах. Дар и крупица дара. Дар есть у Вивьен, наделяющий её силой со скудоумием, есть он у Двэйна, наделяющий его редчайшей способностью видеть Смерть. Крупицей дара обладает Ллейн. И если последний потратил полвека на то, чтобы стать тем, кем он является сейчас, то Вивьен хватило лишь одного обряда.

Двэйна вывели в сухие топи, на поляну, истыканную кочками, покрытую мхом и мутящим сознание багульником. В центре Вивьен разожгла холодный огонь. Старик приготовил кашицу из подозрительно ярких грибов и подозрительно пахучих растений.

— Сними оковы разума, очистись в огне, услышь духов. Камлай!

Юноша, как и всегда, одним взглядом выразил вопрос. Ллейн, непривычно спокойный и вежливый, медленно, как ребёнку, объяснил:

— Мы с Вивьен покинем тебя, вернёмся через некоторое время. Тебе надо раздеться, съесть эту кашицу и отдаться судьбе.

— Раздеться?

— Есть поверье, что колдуют ведьмы только нагими. И случай этот твой. Не задавай вопросы, Двэйн, приступай.

Юноша подождал, пока останется один, изредка хлопая противных комаров. От запаха багульника кружилась голова. Нерешительно снял одежду, съел омерзительную кашицу и замер, балансируя, у холодного огня. Балансировал долго, пошатывался всё сильнее и сильнее. Подался, падая, вперёд, в огонь. Но устоял, шагнул в сторону.

— Хэй-хо!

Багульник защекотал нос сладостью и запахом медуницы. Комары с хохотом облепили тело, а в огне показалась Смерть в виде обнажённой женщины. Дико заплясала, размахивая руками, сладостно приподнимая ноги. Ударили невидимые барабаны.  Юноша пустился в пляс.

— Хэя-эя-ла!

Топи стянулись в воронку с центром в виде костра с танцующей Смертью. Комары загоготали и расплавились. Багульник, пахнущий медуницей, заговорил голосом Элазара:

Встретились в кровавом подземелье

Кровью, гнилью стелены постели.

Смерть стала Элазаром. Обнажённый и возбуждённый рыцарь шагнул к пляшущему Двэйну. Опустил его на колючую медуницу. Барабаны ударяли в диком темпе.

— Хэй-эя-хо-ла! Эя-ла!

Видели нас трупы: друг для друга

Смерть и кости дарит нам веселье!

 Элазар ввёл в себя возбуждённый член Двэйна. Комары завизжали, застонали. Быстрые движения и сладкая тёплая узость принесли наслаждение.

— Хэя-хо, хэя-эя-ло!

Во всём королевстве нет смерти черней.

Тандарадай!

Как же пылают всполохи огней!

Барабанная дробь затихла. Двэйн вскрикнул, сжал бёдра Элазара и потянул на себя. Кончил внутрь. Затуманенным сознанием ощутил небольшое разочарование: то ли потому, что всё завершилось так быстро, то ли потому, что он овладел, а не им. Рыцарь поднялся, заплясал, весь в крови, прыгнул в огонь, заорал. Сгорел быстро, как сухой мотылёк. Юноша потерял сознание.