— Замечательно, что мы увиделись. Мой господин хотел бы пригласить вас к себе, дабы заказать несколько костюмов в цветах семейного герба. Он сказал, что вы сотрудничаете со швеями, а значит, вам не составит труда…

— Мне не составит. Но такую грубость со стороны Элазара не потерплю. Мы с ним хорошие знакомые. Обсуждение заказов у меня в гостях стало традицией. К тому же моя старшенькая дочь подрастает…

Девушка, с позволения старушки, попробовала сливу, восхищённо вздохнула.

— М-м-м… Мисс Картер, но я не служу господину Элазару.

— С чего это?

— Господин Элазар, по словам его брата, моего нового господина, отправился в путешествие во имя бога и прекрасных девушек.

Мария, тем временем тоже пробуя сливу, едва не подавилась, хохотнула.

— Дурачок! От него стоило ожидать. Хотя мне всегда казалось, что он притворяется… Ай, да не важно. Лишь бы остался жив. Прекрасные сливы! Вот только ещё не сезон. Откуда они, с юга?

Старушка, превратившись в старуху, безостановочно заголосила о прелестях её слив, описывая так детально и красноречиво, словно рисуя портрет проститутки в порту.

— Хватит, хватит! Возьму. Взвесь, милая карга, полную чашу с горкой. И орехов три ливра.

— Сливы хороши, — кивнула служанка, — боюсь только заразы. Не наши ведь.

Старуха взвесила, попросила в пять раз больше. После недолгих споров милосердно согласилась снизить стоимость в три раза.

— Заразы стоит бояться в воде или людях, — сказала Мария, глянула украдкой на старуху. — Или в крысах.

***

Два дня Элазара «оживляли». Вивьен под тотальным контролем Ллейна восстанавливала состояние тканей, работу (работающих) органов, создавала иллюзию жизни тела, жившего не до конца. Рыцаря держали в бессознательном состоянии полусна, Двэйна же просто держали, не разрешая выходить из пряничного домика, лишний раз поднимать руки, сгибать пальцы, а тем более — видеться с Элазаром. Последний к концу целебной вивисекции, как и обещал колдун, выглядел так, будто не умирал. И мог даже целых три дня не гнить изнутри.

Два дня юноша, по наставлению старика, высматривал Смерть, к радости, не находя её вокруг себя. Ллейн предположил, что возвращение души Элазара в мёртвое тело может повлечь за собой страшнейшие последствия. Они нарушили законы природы, а нарушителей надо карать.

Два дня бесформенная Смерть с любопытством следила за глупцами. Для неё не существовало никаких законов природы, никакой морали, а тем более понятий «правильно» и «неправильно». Весомой была лишь случайная прихоть, которая в скором времени должна была явить себя миру…

Два дня, наконец, закончились.

И наступила ночь.

Юноша тихо вышел из комнаты, освещая свой путь каганцом, чуть более тихо прикрыл дверь. Ллейн после мучительных заклинаний над Элазаром должен был спать как убитый и при этом улыбаться — возможность непосредственно прикоснуться к плодам некромантии будоражила. Заметить Двэйна могла лишь Вивьен. Что она и сделала. Встретила в коридоре.

— Не надо. Не. Господин сказал «нет».

Двэйн кивнул. Подошёл к блаженной, шепча:

— Да, ты права. Прямо сейчас пойду спать. А пока подержи.

И вручил ей каганец. Девушка ахнула. Лицо, не обремененное мыслью, замерло, слезящиеся глаза с неземным восхищением уставились на огонь. Слюна потекла от кончиков губ к подбородку.

— Я пошёл спать, Вивьен.

— Ага…

В мастерской было темно, воняло гнилью сильнее, чем в прошлый раз. Недвижимое тело Элазара лежало под холстиной, как и два дня назад, но уже на отдраенном операционном столе. Двэйн шагнул к нему и вскрикнул. Даже больше от страха, чем от боли.

— Идиот. — Ллейн, долбанувший юношу по затылку, буквально возник из темноты; зашедшая за ним Вивьен движением руки зажгла свет. — Мог бы обождать до утра, а не ломиться сюда во имя чувств. Эх, герой-любовник. Надеюсь, твой милок Элазар будет рад.

— Он не мой милок.

— Тебя не спрашивают. Полобызаетесь с мертвецом днём. До этого нам с Вивьен надо проверить его, потолковать. Тебе бы ещё желательно отдраить полы, приготовить еду, к бурёнке сходить. Жаловалась семья кирпичников, что понос у неё, исхудала яро.

Двэйн не выдержал и фыркнул. Колдун открыл было морщинистый рот для новой порции неприятных слов, но его прервал безумно радостный визг девушки. Вивьен кинулась к двери, от которой шёл огненный свет. Первой мыслью юноши было: «Пожар»!

Блаженная побежала к боковой башне, через амбразуры которой проникала ослепительная краснота. Ллейн остановился в коридорчике, распахнул ставни, Двэйн прикрыл глаза рукой.

По небу летела комета, хвостом освещая землю чуть ли не полуденной яркостью кровавого цвета. Крики испуганных людей были слышны отовсюду. Смерть с любопытством следила за предзнаменованием.

Ллейн объяснил, что грандиозное светопреставление — просто небесное тело, пролетающее близко к земле. Никакое не предзнаменование, а тем более не знак божий. Объяснил он это Двэйну, попытался вбить в голову восхищённой «огоньком» Вивьен. После чего пошёл просвещать табун крестьян, окруживший пряничный домик. Ночь прошла как минимум интересно.

Утром старик, злой, как дракон, вместе с блаженной направился воскрешать мертвого рыцаря ото сна. Двэйна, дабы не «досаждал натурой своей», отправили заниматься тем, чем и должен заниматься ученик колдуна, недавно открывший в себе дар некромантии. Отдраивать всё, что отдраивается, и, соответственно, готовить всё, что готовится — с поправкой на съедобность.

За мясом, как и всегда, надо было идти в мясной погреб, превращённый в ледник. Льдом его ежедневно снабжала Вивьен, как обладательница огромной силы, для которой манипуляция с водой не стоила и труда. Юноша с интересом поглядывал на туши, ожидая, что подвешенные к потолку распоротые зайцы фыркнут и ударят лапами воздух. Чуда не произошло.

В основном еду готовили на улице. Тем более погода была хорошая, лишь слегка туманно. Двэйн выварил мясо перед прожаркой, чтобы избавиться от липкой плёнки и неприятного запаха. Принялся нарезать овощи. Подошедшая Вивьен мягко отпихнула его и, изредка поглядывая на огонь, занялась делом.

— Привет, — сказал Элазар, появившийся как будто из неоткуда.

Одежду для рыцаря, что было видно, позаимствовали у кого-то из крестьян. На ногах висело (именно висело) широкое и длинное брэ, плохо покрашенное в зелёный. Поскольку на честном слове могли держаться только обещания вернуть деньги, не спадало брэ лишь с помощью пояса, выше которого бились волны необъятной чёрной рубахи, испещренной золотой нитью. Элазара можно было принять за простолюдина, собравшегося на праздник в передающимся по наследству семейном костюме. Явно не за ходячего мертвеца, каковым рыцарь являлся.

Двэйн не ответил, однако кивнул. Он не мог понять, что за чувство тревожит его душу, потому отметил лишь телесные проявления: лёгкую дрожь, постыдное желание осклабиться. Элазар как-то неправильно, не так, как надо, улыбнулся и, словно они опять оказались на рыночной площади, взял за руку — своей ледяной — да повёл в лес. К счастью, в этот раз поток речи был не такой стремительный.

— Колдун сказал найти тебя, прогуляться и поговорить, рассказать всё, что я чувствую. Это… должно помочь, кажется. Мне. Хорошо?

Тон, манеры были такими же неправильными, как и улыбка до этого. Да и говорил он не так, как нужно.

— Хорошо.

Двэйн замедлил шаг, вынуждая Элазара не вести, а быть ведомым, медленно повёл к сухим топям, которые знал прекрасно. Там их побеспокоят только бесчисленные насекомые, но это небольшая плата за одиночество. Рыцарь приоткрыл рот, языком коснулся зубов. Шёл не моргая. Повёл рассказ:

 — Я чувствую примерно ничего. Рубаха прикасается к коже, но кожа как будто не моя. Запах слышу очень хорошо, особенно внутри. Вонь. Ужасная вонь. Говорить тяжело: не чувствую губ, открываю рот и этого не ощущаю. Не дышу, но для каждой фразы вдыхаю, потому что без воздуха выходят лишь хрипы. Плохо слышу. Однако тебя слышу сильно… Когда спустился, ты дышал. — Элазар улыбнулся, почти правильно. — И твоё дыхание стуком до сих пор отдаётся в ушах. А ещё рука.

Юноша, как будто только вспомнив о ней, отпустил холодную ладонь рыцаря. Слегка покраснел.

— Мне было тепло, пальцы согревались, слегка покалывало, словно она единственная была жива в моём теле.

Нехотя вернул руку.

— Нет, давай ты обойдёшь меня и дашь другую. Хочу ощутить тепло правой.

Обошёл, дал другую.

Элазар улыбнулся. На этот раз правильно. Смерть, с любопытством следящая за ними, растворилась во влажном тумане.

— До пробуждения меня не существовало, это помню отчётливо. Рай, чистилище, ад — ничего из этого не видел либо забыл... Когда очнулся, мне не было грустно, радостно, печально, тягостно, легко, а было просто никак, несмотря на то, что уже начал существовать. Это даже не спокойствие, а отсутствие всего, кроме мыслей. Не смогу объяснить, но за всю свою жизнь никогда не ощущал себя так. То есть никак. Странно. Хотя вот сейчас, рядом с тобой, всё по-другому.

Они пришли на ту самую поляну, где у Двэйна открылся дар. В центре, в ямке от холодного огня, расцвели медуницы, словно наступала не осень, а лишь заканчивалась весна. Багульник всё ещё щекотал нос — так и ждёшь, что заговорит.

— С тобой, здесь и сейчас, я чувствую почти то же, что чувствовал тогда, на рыночной площади. Помнишь? Ты в самом начале молчал, был забавным и милым, а я словно опьянел от бессмысленной радости. Повторяюсь: сейчас то же самое. И чувство это не такое сильное, но оно единственное в пустоте внутри меня. Это не любовь.

Двэйн на мгновение забыл, как дышать.

— А что-то похожее на неё. Может, зарождающаяся любовь. Эйфория. Аж захотелось написать стихи… Ты получил их все?