***
Обучение колдовству проходило медленно хотя бы потому, что напрягать голову оказалось в разы тяжелее, чем напрягать мышцы. Двэйн понимал, почему Вивьен, от природы невероятно сильная волшебница, никогда не сможет раскрыть свой потенциал – природой же и ограничена.
Уроки проходили в зале, увешанном шкурами и обставленном книжными полками. Изначально юноше, после объяснения принципов силы, было предложено поднять в воздух шкурку белки. Ничего сложного, даже никак не надо влиять на материю, создавать из одного другое. За два дня получилось лишь слегка приподнять волосинки тёмного хвоста, взлохматить его. Ллейн не иронизировал, понимая тяжесть первых шагов. Иронизировал Элазар, обычно в это время читавший романы у камина:
– Вчера ночью у тебя поднималось лучше.
– Элазар!
Колдун, что удивительно, не комментировал, а лишь посмеивался. Комментировал он и злился тогда, когда рыцарь обнимал уставшего юношу и затаскивал на кресло.
– Ему надо тренироваться!
– А мне греться, господин колдун, не будьте монстром!
***
Ллейну сообщили об экстренном случае за обедом. Колдун спокойно прервал принятие пищи и пошёл с крестьянином в мастерскую, куда обычно и приносили тяжело больных. По дороге он услышал историю о «драженном» бочаре, «койий яро хворым» вернулся из города, «небось, от шалавы якой подцепил зело поганой, о́т ведь хлупец, дурной бедолага, шоб его, так его, ах, бяда! помогите да спасите, хоспадин великадушный!» Узнал он и том, «шо» больной корчился от «болей страшных, хровью плявался», а в паху и подмышках «налился чёрными пузырями смрадными и орал, та-а-ако орал, ах и ох, хоспади ёп боже мой! Пришла ведь бяда, о-о-ох!»
В мастерской их встретили труп, мужички, притащившие некогда живого бедолагу, дикий, до дрожи плач то ли жены, то ли дочери «драженного» бочара и не приглушаемая криком жутчайшая тишина.
Тело было скрюченным, почерневшим и истыканным шишками, сочащимися гноем шариками, изуродовавшими мужчину.
Колдун, чего сам от себя не ожидал, закричал, приказывая немедленно отойти от усопшего. Позже, не отвечая на вопросы «а шо так?», осмотрел всех, уточнил, из какого именно города приехал бедолага, и выгнал, так и не объяснив ничего. Тело сжёг.
Дым был виден все два дня, что они ехали до города — изначально едва заметный на небе, а позже — с едва заметным небом на фоне. Тьма, воняющая сгоревшими гнилыми телами, ширилась, казалось, стараясь поглотить этот мир. Встречающиеся по дороге люди в страхе бежали от неизбежного и лишь изредка останавливались, чтобы предостеречь: в город нельзя, там смерть, повсюду одна смерть! И были они правы. В дыме от могильных костров Двэйн видел Смерть, ведущую за собой изнемогающих в пляске трупов. Юноша всматривался в уродливые фигуры на небе, хоть и боялся увидеть кого-то знакомого.
Настал Судный день. Или что-то на него похожее.
Экипажем попеременно управляли Двэйн, дрожащий от нетерпения, и Вивьен, трепещущая от «огоньков» впереди. Элазар, слегка опухший, побледневший, с потемневшими венами и похерившим запахом, пустил коня галопом, чтобы где-то на день опередить экипаж и спасти тех, кого можно спасти. Ллейн всё время сидел в кузове, думал. Мыслями делился редко, да и были они неутешительны:
— Они мертвы, ничем не примечательный Двэйн. Скорее всего. Коль нет, то больны. Главное — чтобы не все. Здоровых спасём, а заражённых… убьём. Эту хворь вылечить непросто, она суть дерьмовое дерьмо, похлеще поноса. А я — я чёртов слабак! Вивьен, однако ж, могла бы… исцелить хоть целый город, — горько усмехнулся и добавил с досадой: — если бы не была идиоткой. Если бы не была…
И снова утонул в размышлениях, не боясь не вынырнуть наружу.
— Господин Ллейн, я мог бы попытаться…
Он не договорил. Яростный крик блаженной, оглушающий хлопок, небесный гомерический хохот прервали его, а вспышка света ослепила. Лошади заржали, экипаж тяжело остановился. Ещё до того, как старик и юноша выбрались наружу, они снова оглохли от взрыва, увидев его причину — Вивьен прошила молнией человека с самострелом в руках. Кровь со лба злобно шипящей блаженной заливала глаза, стекала на нос, рот, подбородок, впитывалась в воротник. Второй испепелённый труп лежал недалеко от первого, праща горела в его руке.
— Вивьен, Вивьен!
Двэйн, проследив за поворотом лица девушки, остановил колдуна, схватив за руку и грубо потянул на себя. Напавших было не двое, а трое. Третий, покрытый наливающимися буквально на глазах лоснящимися шрамами, застыл недалеко. Чертовски спокойный, как будто его не удивила молния, возникшая из рук обычной девушки. Хотя чему удивляться, раз настал Судный день?
Отбросил нож, упал на колени, потянувшись всем телом к старику, словно фанатик во время молитвы. И растерял недавнее спокойствие.
— ТЫ! ТЫ!!! Это Ты! Мы того — тебя найти, добраться! Слухали байки о колдуне, о Тебе! Лошади — это того, чтоб добраться, не знали ведь, что это Ты и не надыть добираться. ТЫ! Спаси! СПАСИ. Я дохну, больно, больнобольнобольно. Убери ЭТО. Убери!
Все взгляды: напавшего, Двэйна и даже ослеплённой кровью Вивьен — остановились на Ллейне.
— Не могу.
— Но это Ты! ТЫ!
— Не могу.
Напавший — отчего юноша продрог до костей — улыбнулся. Поклонился. Рывком бросился вперёд, поднял брошенный нож и перерезал себе горло. Смерть стояла за его спиной и смотрела на Двэйна, словно ожидая вопроса.
***
Мария запретила детям выходить из дома, когда зараза поглотила город. Опасения по поводу младшей дочери, к счастью, оказались беспочвенными: репейное масло быстро справилось с раздражением. Вот только уже через день малышка слегла, обрастая бубонами (особенно в паху), будто веснушками. На следующий день уже была при смерти, заразив всех братьев и сестёр. Женщина рыдала, но не над страдающим чадом, а в бесконечной спешке по городу в поисках врачей, лекарей, алхимиков, священников — тщетно. Помощи не было, многие сами были мертвы.
В ясный, солнечный день город стонал воплями тысячи бедняг. В шуме этом улицы оставались безмолвными и отчасти усыпанными «цветами» чумы — изуродованными телами. Их «срывали» подготовленные группы, собирали в букеты и сжигали. Жгли много.
Но хуже всего было то, что жизнь продолжалась. Незаражённым горожанам не оставалась ничего, кроме как продолжать жить, заниматься бытовыми делами во время разрастающейся пандемии. Некоторые, даже больные, напивались и танцевали у костров, занимались сексом на улице, обжирались, убивали тех, кого не любили. Конец света пришёл — чего бы не устроить пир во время чумы?
У дома запыхавшуюся, измученную женщину поджидал экипаж. Сердце пропустило пару ударов в пустой надежде и учащённо забилось вновь, когда вышел оттуда модно одетый мужчина. Брат Элазара. Указал на Марию. Её схватили, через чердак заволокли в мансарду, усадили на единственный стул. Ноги и поясницу ломило. В предродовом состоянии женщина пробежала столько, сколько и не каждому взрослому мужику будет под силу.
— Мисс Картер, времени нет, ведь на улице апокалипсис, поэтому обойдёмся без формальностей. У меня для вас предложение. Вы знаете о поместье в двух верстах от города? В данный момент туда переправляют представителей аристократии. Мы не хотим умирать, тем более так, как крысы на улице. Вместе с собой решено пригласить наиболее полезных представителей низших сословий, чтобы они служили нам своим ценным мастерством и, когда чернь сгорит в божественном огне, смогли возродить необходимые для жизни ремёсла. Всемирный огненный потоп. Жестокий катарсис, если вы знаете это слово. Ведь не зря…
Всё же не особо спешащий мужчина самовлюблённо пустился в напыщенную демагогию о религии и предназначении. Его помощники, заслышав шум на улице, спустились и лишь один остался в мансарде. Женщина не могла понять: то ли она сошла сума, то ли весь мир, включая распинающегося перед ней оратора. Но тут же решила ухватиться за возможность, за шанс.
— У вас, — прервала «святой поток», — там есть врачи?
— Конечно!
— Я могу взять с собой детей?
— Нет! Правда, от одной мрази, — указал на живот, — пока что не избавиться, но… Но, думаю, так и быть, вам можно простить. Ах, забыл сказать, что в случае отказа вы умрёте. Такой прекрасной женщине незачем страдать, поэтому горло перережут быстро. Ну, каков очевидный ответ?
Мария, всё это время нервно сжимавшая на омоньере руки, посмотрела на охранника у двери и кивнула в пустоту, всхлипнув и как будто даже не раздумывая:
— Я согласна.
Шум и крики снаружи прекратились, послышались шаги по лестнице. Мария тяжело поднялась, едва не упала — ей помог аристократичный ублюдок. Она поблагодарила и кинжалом из омоньера ударила в плечо, хоть целилась в шею. Её отбросили на пол. Тут же открылась дверь, и показался окровавленный Элазар. Заметив кричащего от боли брата, вытаскивающего из плеча кинжал, рыцарь поднял руку с мечом, по которой сразу же рубанул охранник. За что получил кулаком левой в лицо и через мгновение был обезглавлен сильным ударом. В плане владения оружием Элазар был амбидекстром.
— Невозможно. Ты… Ты мёртв!
Брат, испуганный и ошеломлённый, шагнул назад, не устоял и тяжело упал на спину.
– Постой. Подожди, подожди! Давай поговорим!
Рыцарь быстро, без вопросов пригвоздил его к полу мечом. Чувств не было, не было и желания распыляться на душевные беседы. Наклонился к полусидящей Марии. Та вскрикнула от вида руки, держащейся только благодаря рукаву.
— Здравствуйте, мисс Картер. С вами всё хорошо?
И, понимая, что надо сделать что-то ещё, улыбнулся полусгнившим ртом. Попытался.
— Где Мария? — Ллейн начал говорить ещё до того, как выбрался из кузова. — Чёрт тебя! Элазар! Почему предплечье твоё не растёт из плеча, а находится в деснице? Не отвечай. Иди к Вивьен. Девушка прицепит плоть обратно, это она умеет. Попроси ещё убрать оттёк — «пухлость». Надулся как утопленник. И всё же повторюсь: где Мария? Жива?