«Почерк – зеркало индивидуальности. Когда ты пишешь рукой, черкаешь, делаешь пометки на полях, ты как будто изливаешь душу на бумагу». Бумаги, конечно, не было. Ее заменял гибкий тончайший тач-скрин, который легко сворачивался в трубочку и помещался в карман. Но письмо осталось.

Сейчас Дик готовил речь на вечер. Ораторское искусство вовсе не было для него врожденным. В летной академии его доклады были косноязычными донельзя. И однажды после занятия преподаватель попросил его остаться. Когда из аудитории все вышли, преподаватель по политической истории Федерации сказал ему тогда: «Мистер Каливан, я просмотрел ваши оценки и психологические тесты.  Вы вполне можете рассчитывать на огромный успех в жизни. Но с такой речью никто не сможет признать вас лидером. Вы должны срочно с этим что-то сделать».

Больше он ничего не сказал, но и того было достаточно, чтобы целеустремленный юноша в тот же вечер обдумал, как он станет лучшим оратором академии. Через год он победил в конкурсе ораторского искусства, чем удивил всех чрезвычайно. Когда он подал заявку, это было новостью дня в академии. Приятели подшучивали над ним, а он, знай, улыбался про себя. Целый год каждую неделю он выбирал себе тему и готовил доклад сам для себя. Часами он тренировался перед зеркалом, записывал себя на видео, прослушивал и анализировал ошибки. За каждое слово-паразит, сказанное где-либо, он штрафовал себя, откладывая деньги в специальную коробку.

Сейчас он по привычке писал доклад в блокноте. Хотя ему уже не приходилось подолгу заучивать текст наизусть и тренироваться, он все равно записывал его, отдавая дань придуманному когда-то ритуалу. Закончив писать, он перечитал текст несколько раз, сделал некоторые правки, поднял блокнот и отпустил его в воздухе перед собой. Блокнот поплыл перед его глазами в невесомости. Капитанская рубка – единственная часть корабля, которая не вращалась вокруг своей оси, поэтому внутри нее гравитации не было.

Каливан отстегнулся от капитанского кресла, подхватил все еще висящий в воздухе блокнот и легко оттолкнулся от пола. Незаметного движения стоп хватило, чтобы в мгновение пересечь всю рубку и остановиться прямо около люка, расположенного в центре стены. Только будучи в полной уверенности, что все члены экипажа разошлись по постам, капитан мог позволить себе такую шалость. По технике безопасности допускались только передвижения по стенам. Если бы сейчас кому-то вздумалось открыть люк, то синяков не избежали бы оба. Но все-таки было очень приятно проверить мастерство, выработанное за годы полетов и пребывания в невесомости.

Через люк Каливан вплыл в недлинный коридор в виде трубы. Коридор, в отличие от рубки, вращался. Все его стены были усыпаны небольшими выпуклостями. Держась за эти бугорки размером с поляблока, внутри коридора было легко передвигаться. Всего несколько секунд в этой оббитой мягкой тканью трубе было достаточно, чтобы начать вращаться вместе с ней, и сейчас уже казалось, что вращается не коридор, а люк, через который капитан попал вовнутрь.

Следующий люк вел в кабину лифта. Попадая в лифт, космонавт сразу понимал, что сейчас придется иметь дело с гравитацией. В кабине был явно обозначен верх и низ, что в состоянии невесомости было бы бессмысленно. Для Каливана этот переход стал рутинным делом. Хотя центробежные гравитационные установки применялись очень редко, в основном из-за требуемых размеров корабля, ему уже приходилось иметь дело с ними. Он даже успел побывать раз на Марсе пять лет назад.

 В части лифта, обозначенной как низ, был установлен ряд сидений. Каливан сел в одно из них, пристегнулся и нажал кнопку спуска. Лифт слегка заурчал и медленно пополз в направлении к стенам корабля.

Корабль имел форму сигары, закругленной на месте капитанской рубки и имеющей длинный сужающийся на конце хвост. Средняя часть корабля была размером с десятиэтажный дом. В средней же части располагалось жилое помещение для пассажиров и членов экипажа. Каливан сейчас спускался из центра к стене. Лифт двигался медленно, позволяя сидящему в нем капитану привыкнуть к гравитации. С каждой секундой ощущалось увеличение веса тела. За минуту корабль делал около четырех оборотов. Если бы стены были прозрачными, то вряд ли кто-то смог существовать внутри из-за морской болезни, но, не видя ничего вращающегося, пассажиры легко переносили пребывание внутри. Легкая тошнота при переходе, которая обычно проходит прямо в лифте, и ничего более.

Немного непривычным был постоянно закругляющийся кверху пол, но со всем в конце концов свыкаешься. Выходя из лифта, Каливан уже стоял на ногах. Хотя его тело весило в четыре раза меньше, чем на Земле, – это все же была гравитация, которая делала пятисотдневное путешествие в открытом космосе более комфортным и безопасным для здоровья. К тому же гравитация на Марсе в два раза меньше, чем на Земле. Поэтому к слабому притяжению тоже стоило привыкать.

Пройдя несколько запутанных коридоров, капитан открыл дверь каюты и уже через пятнадцать минут спал в койке. На завтрашний вечер, если будет все улажено с заправкой, был назначен старт.

   О начале следующих суток Каливан, как всегда, узнал от помощника. Его тихое пиканье, казалось, не могло прервать самый чуткий сон, но капитану этого было достаточно. Он быстро встал с постели, принял душ и вышел из каюты. Вереница узких коридоров, выходящих из кают, вела всех, кто пребывал на корабле, в общий зал. По дороге он встречал каких-то людей, с которыми еще не был знаком. Это были пассажиры корабля, которые, увидев форму, с любопытством разглядывали космонавта, а он только слегка кивал головой в знак приветствия.

Зайдя в зал, Каливан увидел достаточно много людей, сидящих на расставленных сиденьях. Многие с восторгом оглядывались по сторонам, и это отзывалось чувством гордости в душе капитана. Ведь именно он настоял на выделении места на корабле под общий зал. Само его создание, а уж тем более оформление было невероятной роскошью для космического челнока. Но Каливану удалось убедить проектный совет в том, что людям, пребывающим в замкнутом пространстве более полутора лет, нужна такого рода эмоциональная отдушина.  Место, которое со временем может стать излюбленным местом для времяпровождения, как центральные парки в городах.

Зал, собственно, так и назывался – центральный парк. Других парков на корабле, правда, не было, но и одного было достаточно, чтобы называть его центральным. Весь пол помещения пересекался узенькими дорожками. Между ними в непешеходных островках был насыпан гравий, а на нем в горшках расставлены разнообразные растения. Повсюду стояли компактные лавочки с четырьмя сиденьями на каждом. В парке даже были установлены два небольших фонтанчика, которые собирали вокруг себя больше всего переселенцев.

Но самой замечательной особенностью парка был прозрачный потолок. Посмотрев вверх, можно было увидеть людей, сидевших на таких же лавочках вверх ногами на противоположной стене корабля. Ощущение было непередаваемым, и разговоров вокруг только и было, что об этом. «Вот и хорошо, – думал Каливан. – Быстрее раззнакомятся!»

Пройдя через лабиринт узких дорожек, Каливан оказался в следующем помещении – столовой. Здесь роскошь заканчивалась. Малюсенькие столики, натыканные настолько плотно, насколько это было возможно, со стульями, выдвигающимися из-под столешницы. Убогий декор на стенах в виде фотографий звездного неба. И наконец, низкий потолок, до которого можно было легко достать рукой.

У посетителей был выбор только между нормальным и диетическим набором. Каливан подошел к автомату, выбрал на большом сенсорном экране диетический набор и, забрав через несколько секунд запечатанный в тончайшую фольгу разогретый поднос, подошел к ближайшему столику.

В наборе он не нашел ничего неожиданного: овсяная каша без масла с солью, сваренное вкрутую куриное яйцо, листья салата и зеленый чай. Яйцо и салат – с корабельной фермы, которая была призвана обеспечивать переселенцев свежими продуктами на протяжении всего полета. Капитан только успел погрузиться в размышления о предстоящем старте, как услышал голос.