умел оправдываться. Наверно, скорее он предпочел бы отказаться от престола, чем встать на

колени и просить у отца прощения. Ему можно было отрубить его красивую голову, но

переделать его было невозможно. Это надо было понять давно.

- Уйди с глаз, - сказал Эрих с тихой яростью, - и чтобы завтра я тебя тут не видел.

В дверях сын обернулся.

- Прощайте, ваше величество, - сказал он совершенно по-издевательски.

- Убирайся!

- И все-таки она вас не любит!

Принц хлопнул дверью. Последнее слово осталось за ним. Эрих чувствовал себя все

более скверно. У него начинался жар, на лбу проступила испарина. Его могучий организм

вдруг залихорадило, и он не знал: от злости ли это, или от простуды.

Сын был потерян, и это было не ново. Упрямство и самомнение у него было от Оорла, а

чувственность и развращенность - от королевы Береники. Сын потерян. Но Беатрис! Нет, не

может быть.

Эрих подошел к зеркалу. Он был стар и далеко не так красив, как в далекой молодости.

На его лице залегли глубокие и резкие морщины, он разучился улыбаться. Он много чего

разучился за эти годы: отдыхать, смеяться, прощать, доверять людям, сомневаться в своих

решениях, любить...

Эрих медленно разделся и лег в постель. Свеча погасла, жар постепенно заполнял все

тело. Жар и тоска. Сожаление и осознание бессмысленности жизни и никчемности всех

жертв. Жизнь его, которую он сам считал подвигом, в которой он ради Лесовии отрекался от

любимой женщины, казнил близких, лишал себя всего, даже отдыха, вдруг показалась ему

нелепой и ужасной, какой-то пошлой карикатурой на нормальное существование. «Что я

наделал?» - думал Эрих почти в бреду, - «что я сделал с собой и своей жизнью? Я принес себя

в жертву ненасытному богу Государства, но он не отплатит мне добром, он проглотит меня

вместе с моими благими порывами...»

Сил дотянуться до колокольчика и позвать слугу уже не было. Он бредил. Из темноты на

него смотрели лица. Много лиц. И все они были уродливы. Так же уродливы, как его жизнь.

Эриху показалось, что он уже в аду, или на пороге его. Страшно не было, но лица были

омерзительны. Это были морды с огромными дырками для носа, длинные ушастые головы,

похожие на летучих мышей, морщинистые зубастые хари в прыщах и нарывах...

Они обступили его, стащили с него одеяло.

- Пошли вон, - вяло проговорил Эрих.

Движения их были замедленны и ленивы. Они не спешили и смотрели на него без зла.

Наоборот. Ему вдруг показалось, что они его о чем-то просят. Эрих сел, опустив ноги на пол,

и без всякого удивления заметил, что пол не каменный, пол теплый и мягкий. Какая-то

девушка, худая и почти лысая, очутилась у него в ногах и обняла его колени. Ему было

мерзко. И его тошнило. Его отвратительно подташнивало под ложечкой, как будто там

ворочался волосяной комок.

Эрих обессилел почти сразу. Их было слишком много, и они по капле выпивали его

жизнь, эти отвратительные и несчастные уроды, сотворенные его же воспаленным

воображением.

- Пошли, - бормотал он, - пошли вон...

Краем воспаленного сознания он понимал, что это - грехи его, такие безобразные и

безжалостные, и ничего тут поделать нельзя, за все надо расплачиваться. В глазах темнело.

Ни сопротивляться, ни жить не хотелось. «Жуткая смерть», - подумал Эрих, - «как будто

тонешь в яме с нечистотами...»

- 42 -

Потом морды исчезли. В полной темноте он измученно приоткрыл глаза и увидел

далекий свет в конце туннеля, он медленно приближался. Это был слуга со свечкой в руке...

Ольгерд очнулся. Его не тошнило. Это было наведенное, чужое. Просто ему долго

пришлось приходить в себя, бродить по балкону, дыша сладким ночным воздухом и

рассматривая застывшие созвездия в черном небе. Он проходил и медицину, и психологию и

хорошо понимал, что информация, которую он невольно считал, была искажена и разбавлена

его собственными страхами, ожиданиями и тайными обидами.

Во сне из человека выползает подсознательное. Уродливые морды, сосущие энергию -

это какой-то символ, какой-то его страх и отвращение, помноженные на предостережения

бабушки. И это не Эрих Третий кричал своему отцу: «Она тебя не любит». Это уже он сам.

Ему этого хотелось, и он нашел способ высказаться.

Прохладный ветер, в конце концов, загнал его обратно в спальню. Все что угодно он

отдал бы, чтобы рядом оказалась эта женщина, здесь, сейчас, на этой самой постели, но

сказка о любви была написана, кажется, не про него.

***********************************

********************************17

На праздник он решил напиться, как следует. Дома с утра собралась целая толпа: друзья

отца, подружки Ингерды и Челмер с Виктором. Костюмов хватило всем, тем более, что кое-

кто привез свои. Челмер, например, уже нарядился папуасом и с восторгом расхаживал по

дому босыми ногами в бряцающих браслетах.

Женщины не отличались большой фантазией, они все хотели быть принцессами и

прекрасными феями, хотя Карнавал был нужен для того, чтобы как следует посмеяться, а не

влюбляться друг в друга. У Ольгерда, по крайней мере, было именно такое настроение. Он

отдал свой утонченный костюм Эриха Третьего Виктору, а сам намотал себе на голову

тюрбан и завернулся в простыню.

- Маг-прорицатель, - объявил он, - читает мысли и предсказывает будущее.

- Нам с тобой проще всех купаться в фонтане, - глубокомысленно сказал Челмер, - а вот у

этих господ в сапогах вода будет хлюпать.

Алина, правда, не подкачала, нарядилась черной пантерой, наверно, взяла костюм в

театре. Она была так достоверна, что даже Рекс на нее рычал. Они лениво сидели в гостиной

на диване, когда эта черная бестия вошла, покачивая короткой, чисто символической

юбочкой.

- Кис-кис-кис, - позвал Ольгерд, - иди, выпьем.

Алина веселиться умела и любила. Впрочем, кто тут не любил? Она осушила свой далеко

не первый бокал и лукаво уставилась на Ольгерда.

- Ты, маг-прорицатель, предскажи мне будущее.

- Звездой будешь, - утешительно сказал Ольгерд.

- Я и так звезда! - обиделась она.

- Квазаром будешь, - поправился он.

- Что ты все не о том? Я о любви спрашиваю.

Нашла, кого спрашивать...

- В любви у тебя все будет отлично, - сказал он и добавил, - много раз.

- Дурак, - фыркнула она.

Из комнаты отца доносился хохот, очевидно, наряжали необъятного Силина. У Ингерды

стоял визг. Сестра оказалась верна слову и всю ночь кроила себе юбочку и головной убор для

Клубнички. Что касается Зелы, то она, в полном шоке от происходящей суеты, забилась в

свою комнату и не показывалась оттуда.

Барон Оорл вышел в сопровождении огромного медведя в панаме, навороченного

межпланетного робота, утащившего с кухни пару кастрюль, и судьи в черной рясе, белом

парике и треугольной шляпе.

- 43 -

- А это что? - басом спросил Силин, указывая на Ольгерда, - сифилитик в сауне?

- Я Маг, - оскорблено заявил Ольгерд.

- Ты, Сил, упаришься в своей шкуре, - вступился за него Челмер, - а Ол моментально

останется в одних трусах.

- Если я останусь в одних трусах, - пробасил Силин, - наши дамы разбегутся.

- Просто попадают в обморок, - уточнила Алина, давясь от смеха.

Судья, дядя Мик, уже еле стоял на ногах. Отец его поддерживал плечом. Он был

настоящим бароном Оорлом, только берет сидел на нем как-то по-анархистски, на одном ухе.

- Ну что, по коням? - спросил он бодро.

- Я с Силом в один модуль не сяду, - заявила, смеясь, Алина, - дно провалится.

- Растопчу! - пригрозил ей Силин.

- А как же Зела? - спросил Ольгерд, подходя к отцу.

- Полетит с нами, - ответил тот непринужденно.

- Спроси, может, ей лучше остаться?