- Молодец, - сказала она, - хороший мальчик.

И заметила, как выдвинулась вперед его нижняя челюсть. Это Конс про себя скрипел

зубами. Состояние беспомощности унижало его страшно. Оставалось только догадываться,

какая буря страстей бушевала внутри этого скафандра из бинтов.

- Думай о чем-нибудь приятном, - посоветовала Флоренсия,- я, например, в такие

минуты вспоминаю, что в Белогории есть горнолыжный курорт «Беркут», и что я туда

непременно полечу, как только будет время. Не люблю пляжи, люблю горы и снег. . А ты что

любишь?

- Информацию, - сказал Конс подумав.

- И все? - изумилась Флоренсия.

- Из всех физических удовольствий аппирам доступна только теплая ванна.

Удовольствия, вытекающие из избытка энергии: горные лыжи, танцы, гонки, секс, спорт,

путешествия... - все это за пределами наших возможностей. Остаются психотропные

средства и информация. Головы у нас пока работают.

- Послушай, но к тебе, насколько я знаю, это не относится?

- 114 -

- Я аппир. Я так же ленив и равнодушен ко всему окружающему. Для меня важнее то, что

написано в книге, а не то, что происходит за окном.

- А если за окном кто-нибудь умирает? Ты даже не выйдешь ему помочь?

- У нас каждый день кто-нибудь умирает. Если я буду всем помогать, то останусь без

капли энергии.

Видимо, оставшись без зрения, в полной темноте, Конс стал наконец разговорчивым. Он

сидел неподвижно, как робот-испытатель в кабине вездехода, положив руки на подлокотники

кресла и запрокинув забинтованную голову на спинку.

- Это не жадность, - объяснял он, - это жизненный принцип. Людям ни в коем случае

нельзя появляться на Наоле. Вы не умеете защищаться от нас. Ваша защита лопнет, как

яичная скорлупа. А ты вообще открыта, Флоренсия Нейл. Я мог бы выпить тебя до капли.

- Знаешь что... - она вспыхнула и обрадовалась, что он ничего не видит.

- Тебе я не опасен, - заявил Конс, - напротив, я убью любого, кто тебя обидит.

- Вот этого тоже не нужно, - сказала она строго, - во-первых, никто меня тут не обидит, а

во-вторых - это еще не повод убивать кого-то. Не знаю, как у аппиров, а у нас жизнь каждого

человека считается бесценной. У нас нет смертных приговоров.

- Но ведь и люди погибают, - усмехнулся Конс.

- Конечно. При катастрофах, при несчастных случаях. От старости, наконец. Но никто

никого не убивает.

- Человеческая жизнь бесценна, - повторил Конс с усмешкой.

- И не только человеческая, - добавила Флоренсия, - бывает, я сутками борюсь за жизнь

какого-нибудь шестиногого глинвентауриса, или медузообразного марага... и не смей мне

выражать свою благодарность в такой форме.

- А в какой? - смиренно спросил Конс, - чего бы ты хотела?

- Да ничего, - сказала она, подумав, - у меня есть все, что мне нужно.

- Это тебе только кажется.

- Возможно. Но мне, в самом деле, ничего не надо.

- Хорошо... Представь, что я Бог. Чего бы ты у меня попросила?

Слышать это от забинтованного, беспомощного пациента было забавно.

- Звезду с неба, - засмеялась Флоренсия, - и не меньше.

- Достану, - сказал Конс.

Утром Флоренсия напоила его чаем с бисквитами, посадила за пульт домашнего

компьютера и улетела на работу. У Зелы в этот день был назначен очередной осмотр. Привез

ее на этот раз не Ричард, а Ольгерд. Ричард болтался где-то на орбите Плутона на корабле

Гунтривааля, который, наконец, его дождался.

Зела спокойно села в кресло, показания у нее были хорошие, никакого стресса, скорее

апатия, как после длительной усталости. От таблеток она отказалась.

- Мне больше ничего не нужно, - сказала она спокойно, - теперь уж я сама.

Ольгерд стоял у раскрытого окна и смотрел на нее с улыбкой. «Любовь делает чудеса», -

подумала Флоренсия,- «только бы им ничто не помешало».

В дверях Зела вдруг оглянулась, и Флоренсия заметила ее отчаянный взгляд. Что-то все-

таки было не так, или должно было случиться. Слишком хороша была эта женщина, такие

всегда ведут за собой несчастье на коротком поводке.

- Заходи ко мне, - сказала она тихо, - поговорим. По вечерам я дома.

****************************************

**************************44

Дом был пуст. Ингерда ночевала у подруги (или это было условное название доктора

Ясона?), отец был в космосе, робот - в ремонте. Только Рекс мирно спал у порога. За окнами

хлестал дождь, ветер раскачивал сосны и клонил к земле метелки трав.

- 115 -

- Без Моти - как без рук, - признался Ольгерд, пытаясь почистить картошку и пожарить

ее вместе с маслятами.

Зела улыбалась. Она тоже не умела чистить картошку.

- Я видела, что Ингерда все брала из пакетиков, - сказала она.

- Из пакетиков - это любой школьник сможет.

Испортив продукты окончательно, он заварил чай и нарезал бутербродов с колбасой.

Ассенизатор быстро высасывал ароматы пережаренного масла, наполняя кухню запахами

грозы.

- Как изменился мир, - сказала Зела, выглядывая в окно, там, в серых сумерках, дождь

прибивал к земле рыжие ноготки и вишневые георгины.

Ветер дул холодный.

- Не знал, что тебе нравится гроза, - заметил Ольгерд.

- Я сама не знала, - сказала она, - я чувствую какую-то свободу. Понимаешь?

- Хочешь, пойдем искупаемся?

- Сейчас? - она отошла от окна, - нет. Сейчас мне хорошо здесь. С тобой. И я даже рада,

что никого нет.

Сначала он поцеловал ее, потом вспомнил про видеокамеры, которыми был утыкан дом.

Потом он поцеловал ее еще, потому что в жизни не встречал таких ласковых и нежных губ,

от которых невозможно было оторваться, таких атласных щек, такой изумительной шеи...

дальше нужно было остановиться.

Он представлял это как-то иначе, это должно было быть легко и радостно как свободный

полет, без запаха горелого масла, и уж во всяком случае, без глазков видеокамер за спиной, от

которых не спасет даже темнота: они работают в инфракрасном режиме.

Зела поняла эту паузу по-своему.

- Здесь какая-то ошибка природы, - сказала она грустно, - тебе нужна совсем другая

женщина. Прекрасная и светлая, как ты сам.

- Мне не нужна другая женщина.

- Ол, меня нельзя любить. Я же тебя предупреждала...

Предупреждала. И целовала с такой нежностью, что обрывалось сердце.

- Запретный плод еще слаще, - усмехнулся Ольгерд.

Глаза у Зелы как-то странно вспыхнули.

- Пойдем со мной, - сказала она быстро, - пойдем же...

И, не дожидаясь ответа, повела его за руку. Ольгерду показалось, что завертелся

гигантский неумолимый маховик, который он сам же и сдвинул. Они оказались в спальне,

они оказались на постели, и дождь по-прежнему стучал в окна с ледяной настойчивостью.

Он был смущен и растерян и не знал, как ему выйти из этой идиотской ситуации. Он безумно

хотел эту женщину, но не здесь и не сейчас. И объяснить ей это было невозможно.

Зела осторожно расстегнула ему рубашку, ее поцелуи таяли на его груди, опускаясь все

ниже. Можно было, конечно, плюнуть на всех, на Карнавале же никакая толпа его не

смущала... но там он был пьян, и он был в толпе, а здесь - как будто на сцене. И там была

совсем другая женщина.

- Зела, давай полетим в замок, - сказал он, - ты ведь хотела?

- Прямо сейчас? - удивилась она.

- Да. Немедленно.

- Ол, - предложение ей явно не понравилось, - даже я знаю, что в грозу летать опасно. И

потом... чем тебя не устраивает моя спальня?

- Понимаешь... это дом моего отца.

- А ты, кажется, забыл спросить у него разрешение?

- Зела, я люблю тебя...

- Да, - она кивнула и отстранено села на краю постели, - но какой-то странной

любовью... нет, это, видимо, я ничего не понимаю. Земные мужчины - совсем иные