Я так прямо и заявил Тоду — мол не по мне это. Как я найду вашего художника среди толп других таких же?
— Я всё что знаю про их стили — так это если морда на фото, эээ… на картине — это портрет. А если там еда навалена — это натюрморт. А эти — маленькие что — он карликов рисует? Голландских? Обкуренные карлики?
— Ну это же просто, — поморщившись от моей необразованности пояснил он. — Они как большие, но меньше. Ты про Рембрандта слыхал?
— Это пианист вроде был?
— Ты точно школу заканчивал? — Поинтересовался Тод и дождавшись моего утвердительного кивка продолжил: — Короче. Ищешь того, кто на вернисаже морские виды рисует. Или каналы. Ещё проще — вода и лодки рыбачьи.
— Понял. Рыбачка Соня, шаланды с контрабасом, да? Я ж не совсем тупой.
Он только вздохнул и вывел на экран несколько картин. Море, лодки, домики. Без карликов — я даже поближе подошёл, нет их там.
— Вот. Такие же ищи. Как найдёшь — выбирай любую и торгуйся. Художник не уступит. Ты тогда спросишь — мол сколько за холст, без рамы. Он расстроится — дескать только в сборе. Ты требуй только холст. Тогда он тебе даст скидку. Сумму скидки раздели напополам — это будет дистанция до системы, где тебя курьер встретит. Ясно?
Киваю:
— А с картиной-то что делать?
Тод отмахнулся:
— Себе оставь. На память.
Снова киваю, тоже дело — в каюте Анаконды повешу — как раз рядом с мишенью для дартса, а то рядом уже всю обшивку разодрал.
— Денег дадите? — Спрашиваю.
— На что?
— Как на что? — Начинаю загибать пальцы. — Топливо, мелкий ремонт, картину опять же мне что — за свои покупать?
— Ну ты нахал! У тебя полторы сотни лямов на счету! За свои справишься. Не обеднеешь. В грех алчности впал?
— Ни разу. За свои, так за свои.
На этом и расстались.
Неприятности начались едва я вывалился из сверхскоростного режима около станции.
— Алё, Чернуха, прошу добро на посадку.
— Минуточку, — быстро ответил мне приятным женским голосом диспетчер:
— Вы не могли бы зависнуть в вашей точке на пяток минут?
— Чего ради?
— Ваш корабль очень хорошо гармонирует на фоне планеты. Такое освещение удачное. Я сейчас, быстро, только набросок сделаю.
— Да сфоткай по быстрому и посадку давай!
— Это не правильно! Фотография… это… это…
Невежливо и грубо прерываю её возмущение:
— Площадка какая?!
— Следуйте на 27, она наиболее гармонирует с вашим кораблём. — В её голосе явно проступает обида. Ну и пофиг.
Паркуюсь, жду пока корабль опустится в ангар и выхожу. На площадке меня встречает бригадир посадочной команды — его комбез покрыт разноцветными пятнами.
— Стойте, стойте! — Он активно замахал руками, едва я сделал пару шагов с трапа. Замер. Что такое? Утечка?
— Отлично! Я сейчас этюд набросаю! Скаут на фоне двойной звезды.
— Чего? Куда кинешь? — Но на всякий случай стою неподвижно.
— Этюд. В мягко сиреневых полутонах. Вы сесть можете?
Чёрт! Я должен был догадаться — это же станция художников! Тут все на этой теме повёрнуты!
Подхожу к нему, не обращая внимания на его протестующие вопли.
— Так! Мне полный бак стандарта. ТО тоже стандартное.
Бригадир разводит руками.
— Ни как не могу.
— Почему?!
— Ну как вы не понимаете! — Он красивым жестом заламывает руки. — Стандарт он лазоревый.
— И что?
— А ваш корпус — лимонный.
— И что?
— Как Что? — Он театрально хватается за голову. — Это же вопиющий диссонанс!
Уффф… больные они тут все что ли? Подношу кулак в перчатке к его носу.
— Мужик! — покачиваю кулаком перед его лицом, — если ты сейчас же не заправишь и не проведёшь штатное ТО, то я этот дисно… днисо…, тьфу. Короче — яйца вырву! Понял?
— Фи! Хам! — Он отходит от меня и начинает раздавать команды своей команде, опасливо поглядывая на меня через плечо.
Делаю себе пометку проверить всё лично перед отлётом — с этих станется. Зальют вместо кислорода хлор и скажут — так красивее. Творцы, мля.
Поднимаюсь на жилой обод — там, если верить скаченному плану станции, место постоянно действующего Вернисажа, где — если судить опять же по путеводителю, можно купить произведения любых стилей и направлений, пройти экспресс обучение по всему творческому — от рисования карандашом до высекания скульптур из камня. Даже целый каталог натурщиц прилагался — его я изучил особо внимательно, некоторые экземпляры были весьма и весьма.
Едва я вышел из лифта, как все без исключения органы чувств были подвергнуты атаке. Оглушительно ревела музыка — не, я люблю классику, но не так же громко. Во все стороны били цветные лучи, формируя на прозрачной части обода сложные узоры, в воздухе витал запах духов, ацетона и пряностей и сквозь эти волны временами проступал явственный запах травки.
Впереди колыхалось и переливалось людское море — все куда-то шли, брели, сидели на палубе. Кто-то с кем-то дрался — наверное по их мнению дрался — один тип держал другого за лацкан пиджака и мерно отвешивал второму — здоровому бородатому мужику, пощёчины, что-то попутно объясняя окружившим их людям. Что характерно: жертва даже не делала попыток дать сдачи — просто сносила удары и рыдала.
Стоило мне сделать пару шагов как в меня вцепилась какая-то девица в обтягивающем, как вторая кожа, трико.
— Вам надо это увидеть, пойдёмте! — Она потянула меня куда-то вглубь толпы.
— Куда? Чего?
— Не спорьте! — Она тащила меня с натиском среднего буксира. — Мэтр Вольд де Маар даёт урок натурной биографики.
— Чего даёт?
Она резко отпустила меня и развернулась ко мне передом.
— Я вам нравлюсь?
Окидываю её взглядом — фигурка что надо, да и мордашка ничего… киваю.
— Это меня Мэтр разрисовал!
Чего?! Приглядываюсь — да она же голая! Совсем! Не верю своим глазам и провожу пальцем по ней, случайно, исключительно случайно — по груди. На её теле остаётся полоска чистой кожи а на пальце — след краски.
— Ой, ну что вы наделали! Придётся просить Мэтра исправить. Пойдёмте — она вновь хватает меня за руку и тянет к стене.
У стены сооружено нечто вроде подиума. На нём стоит голая девка, которую обмазывает испачканными в краске руками какой-то полуголый мужик.
— Вот! — он отходит в сторону, — а теперь мы добавим немного ванильного ноктюрна к получившейся композиции, что подчеркнёт насыщенность образа.
Он вытирает руки о свой голый торс и зачерпывает горсть краски из стоящего рядом ведра. Одного из вёдер — их там несколько.
Приглядываюсь — что-то знакомое угадывается в этом художнике. Очень сложно разобрать — он весь покрыт краской, лицо, торс, короткие шорты и даже ноги — всё пестрит пятнами различных цветов. Мэтр тем временем продолжает обмазывать девицу.
— Ах, волшебство творчества… это так прекрасно, — щебечет приведшая меня девчонка и протискивается в первые ряды, щедро оставляя следы краски на столпившихся вокруг.
— И последний штрих! — Мэтр распрямляется и залезает босой ногой в очередное ведро.
— А ну-ка повернись, — командует он девице и та поворачивается к нему филейной частью.
Шлёп! — он отвешивает ей пинок, формируя на её подтянутой попке отпечаток ступни.
— Всё мирское — тлен! — Провозглашает Мэтр, начиная мыть руки в отдельно стоящем ведре. — Суета сует и тлен. И быстротечно! — Он наклоняется на ведром и смывает краску с лица: — А посему жить нам должно…
Я перестаю его слушать, так как узнаю Вольдемара. На всякий случай кручу головой, но ни Урфина, ни Йоса или Пуффа рядом не видно.
— Привет, Вольд! — Кричу ему, размахивая рукой над головой, чтобы привлечь его внимание.
Стоящие рядом — наверное ученики, начинают недовольно шикать на меня — мол не дело прерывать лекцию Мэтра, но мне на них пофиг.
— Узнаёшь? Или забыл?
Вольд поднимает голову и какое-то время смотрит на меня непонимающим взглядом.
— Эээээ… ты? Здесь? Как? — Но тут же совладает с собой и провозглашает на всю окружающую подиум толпу: — Друзья мои! Велик космос, но он не преграда для истинного творчества и творцов! Давний мой друг и последователь почтил нас свои присутствием!
Присутствующие поражённо ахают и вокруг меня моментом образовывается пустое пространство — в которое торжественно вступает Вольд, протягивая руки ко мне в красивом приветственном жесте.
Мы обнимаемся и он шепчет мне на ухо: