Эпизод 4 Богомолье
Рассвет златотканый, зоря ясная и прекрасная. Деревушка ещё спит праздными лежебоками, а Мария с сыновьями, и с подругами, в красных и синих платочках идут на богомолье, в прекрасный русский Иерусалим на Доне реке.
Молитвы на иврите вперемешку со старославянскими буквицами создают яркую атмосферу благости и духовной нежности чистых женских сердец. Мальчишки, полусонные, полускрученные листочки, которым не хватает солнца как воздуха. Им бы в постели, в сон, где вечный бег и догонялки с ровесниками и псами неугомонными всевозможной масти, кроме зелёной.
- Вероника, ты видела три звёздочки на небе?
- Да, добрая Ирина.
- Они одинаковые или разные?
- Я смотрела под разным углом зрения, выходила и снова входила в дом, а звёзды и из окна моего были всё те же, и даже теплота их не меняла размеров своих огоньков. Далёкие, но такие земные светлячки.
- Маша, а ты чего молчишь? Опять Стёпа напрудил в простынь?
- Добрая Ирина, он сегодня спит даже сейчас.
Вдалеке, от одного холма к другому следовал караван цыганских кибиток. Старая тайна переходила от одного временного пространства, к другому.
- Добрая Ирина, а что значит быть отзывчивым?
- Вероника, это значит иметь не только уши, но и уметь говорить добрые слова. А руки всегда следуют за языком. Так повелось от самых первых людей, от Адамова ребра.
- Но был ли Адам отзывчивым? Говорят, он всегда был угрюмым и ужасно боялся даже тени Евы, а тем более её языка.
Цыганские таборы как корабли в пучине людского цивилизованного пространства. Если смотреть из самой верхушки НАШЕГО МИРА, то эти корабли движутся непрерывно, разнося воздух и новости одного клочка земли на другой. Многие ненавидят цыганский табор за его нежелание жить как все. Но табору, как и звёздам, безразлично,то что о них думают.
- Слыхали, Сильвестр сгорел дотла? Остались одни портянки вонючие…
- Злой был человечище, лютый волк. Бога не боялся, священников проклинал по чём зря, а признавал только махорку и самый лютый и злой самогон.
- Кто же за место него конюхом у нас будет?
- Мария, а Гошку своего не хочешь в конюхи отрядить?
- Добрая Ирина, так ему и пятнадцати нет, малец ещё совсем безусый, и на девок-то не смотрит, рано…
- Машенька, а мой батька моей матке в четырнадцать прохода не давал, всё звал на ночные РАНДЕВУ.
- Ох, и выдумываете вы, добрая Ирина, всякие такие заморские словечки. РАНДЕВУ.
- Так я и в Сенегале была, и всю Африку на своих двоих переходила, когда медичкой была и рука могла укольчики делать, прививочки всякие. Там всяких наречий понаслышалась, и люди добрые там тоже есть, сама за них Боженьке молитвы читаю, они сами просили, а не только думали о плоти и крови.
- Гоша, пойдёшь в пастушки?
- Не знаю, тётенька. А там много платят и хорошо кормят?
- Каин столько не получал.
- Не, я лучше в земледельцы пойду, там работа спокойная, на одном месте, я не цыган, это лучше Стёпке туда, да?
Таборы не уходят в небо. Таборы и есть небо, ходящее по земле. В вечном поиске СВОЕГО МЕСТА. Но ни один табор кочующий его ещё не отыскал.
- Гошкатакой не погодам развитый. Мужчина, воин. Да, Вероника?
- Да, добрая Ирина.
- Мария, а ты Гошку правда в ельнике родила, в сентябрьскую ночь?
- Иерусалим наш ещё не спал. Я трусливая была, не пошла в поле, на сеновал рожать первенца своего, и родила там, где место поспокойнее и звери меня сами охраняли.
- Я своего в море родила, у мёртвого болота. От болота до моря – две версты.
- Вам страшно было, добрая Ирина?
- Боялась, как же без этого. Нагуляла я Елисея своего, а он возьми и стань нынче генералом, во как!
- А у меня и Стёпа генералом не будет, а Гошке только до майора дорасти, а после и заглядывать нечего, вспыльчивый он, злопамятный, неуживчивый среди равных и слабых. Разбойник растёт, всё о добыче думает. А сейчас молчит, потому как спать хочет, а так бы и матери родной рот бы закрыл.
- Будет тебе, сестра! Это возраст, перерастёт, и маршалом будет.
- Если только Чингисханом, добрая Ирина.
Уже показался Спасо-Преображенский монастырь. Высокое место, небу русскому под стать. Рассказывал батюшка отец Питирим, что видели тут у рощи берёзовой как псалмопевец Давид со склонённой к долу седой главой ходил и смотрел в разные стороны, будто чьи следы искал на этой заповедной земле.
- Добрая Ирина, а кто такой враг рода человеческого богохульный Антихрист?
- Мария, ещё девочкой хрупкой задумывалась я об этом в сокровенных размышлениях. Как начала Священное Писание читать, так ОН и не покидает ума моего. Из-за НЕГО хотела и послушницей в монастырь уйти, лишь бы душа успокоилась.
- Но не ушли.
- Елисея родила, замуж вышла, в Африке полжизни прожила, а там всё одни протестанты да католики, наших и нет.
- А цыгане там тоже есть, тётенька Ирина?
- Есть, малыш Стёпушка, и там они юродствуют малость, дурная кровь, бродяжная, бездомная.
- Нет, добрая Ирина, цыгане хорошие люди.
- Будет тебе, Стёпушка, перечишь старой и больной женщине, не хорошо!
- Простите его, добрая Ирина!
- Бог простит, Мария.
В монастыре паслись кони. Три колодца в разных углах, много улей, тюки с сеном, здесь же стояла целой и невредимой телега Сильвестра. Вокруг неё бегала и кричала сорочьим ором ватага мальчишек, одетых в длинные белые рубахи до пят, а сами стриженные под горшок. Их запечатлевал поодаль стоящий на пригорке средних лет высокий, сухопарый художник в рясе.
Шалом, благословенный русский Иерусалим!
- Душа ликует каждый раз, когда ноги ступают на эту землю!
- Всё так, добрая Ирина!
- Проси, Мария, ума-разума для мальчиков своих, ибо Богу за сорванцов день и ночь молиться надо.
- Прошу сколько сил есть, добрая Ирина, а воз и ныне там.
- Да уж, воз и ныне там. Это ты вправду сказала, Мария.
Церковь благоухающая была полна душ, пришедших сюда со всех краёв света. С юга пришли болезненные старушки, которые стояли почти посереди церкви со сложенными на груди сморщенными руками с вздувшимися от времени венами; с севера были торгаши и спекулянты с недобрыми лицами-масками; с запада присутствовали скотоводы, вначале пахнущие навозом; и, наконец, из востока прибыли прекрасные золотоволосые девушки, и их было так много, что только их запахи окутывали церковь в эту праздничную утреню.