Ханк нацелился прервать испытание опытного образца спасательной капсулы, проходящее на ЛА. Так двуликий обнулит вероятность вылета с корабля, чем обречет всех присутствующих на нем.

Капсула находилась в коридоре, сразу за ремонтным отделением. Это десять шагов от лестничной площадки, на нижнем этаже.

Происходящее – последствие бездействия. Если я доживу до очередного заседания, которое, несомнительно, станет последним в моей карьере блюстителя, то не буду молчать, а выскажу все, что думаю о нынешней политике. Может, выплесну эмоции, за что обязательно раскаюсь позднее, но укажу Совету на его ошибки.

Может, ко мне и прислушаются, поймут, в чем причина хаоса. Тогда моя жертва станет оправданной. За это, за результат, я готов распрощаться с чем угодно. И со свободой тоже.

Знаю, это звучит безумно, слишком самонадеянно. Даю отсчет, меня, скорее всего, посчитают преступником, чем восставшим против устоявшихся традиций. И как всегда не обратят должного внимания исконной причине всех драмсобытий, произошедших за последнее время.

А причина кроется в разногласиях. Пока мы воевали между собой, “зло” активизировалось. Оно пробудилось, и уже достаточно перевешивает силы Стражей. А все потому, что действует согласованно, без колебаний.

В отношениях генералов и Совета видна аллюзия большинства библий: верховный чиновник играет роль бога, а мы живем в кораблях, словно на уничтоженных забытых землях, проклятых грехами наших предков.

Ханк надеялся, что сейчас, незадолго после неудавшейся попытки заключенных сбежать, лаборатория пустует, и он без марания уничтожит капсулу. Но… как бы не так. Путь агенту зла забаррикадировала воинственная леди суур.

Хэлла, настроившаяся надрать мутанту задницу, была там не одна. С ней стоял ее новый друг – Джерри Сайкс, держащий в руках психотропную пушку с функцией подавления физических способностей.

- Ух – покачал головой Ханк. В его намеренно гнусном голосе ощущался игривый негатив, - Сынишка американского генерала, так и не закончивший университет из-за пристрастия к наркотикам, и приемная дочь Дарейдаса, которую с момента зачатия пытались убить, которую оскорбляли синекожкой, лишь бы она прекратила хвастаться той жалкой незначительной каплей тиранической крови, что течет в ее жилах, как проклятье, спелись?

Хэлла сочла упоминание ненавистной ей крови оскорблением, в связи с чем поклялась себе, что не просто надерет темниле задницу, а вырвет язык. Будет вырывать его каждый раз, пока тот не перестанет отрастать, пока регенерация не иссякнет.

- Контры с ведьмами счастья не сулят. Каждое нелестное слово, выпущенное в мой адрес, обойдется тебе казуалгическим синдромом, ублюдок!

Сайкс решил поддержать смелую подружку.

- Да – он нервничал сильнее ее, по лбу солеными дорожками прокатывались капли пота. Мужланские оскорбления Ханка резали парню слух, словно лезвия

остро-заточенной армейской бритвы, - Не сомневайся, мы тебя проучим, если сделаешь еще хотя бы шаг!

Мутант хлопнул ладонями.

- Нелестное? – издевательски поднял брови, - А ты, верно, думала, я буду петь дифирамбы? – и шагнул вперед, плюнув на предупреждение Сайкса, - О, да, теперь все ясно. Кажется, своим высказыванием я задел чувства снежной королевы, которая, видимо, привыкла только к отборным комплиментам и никогда не слышала ничего подобного в свой адрес!

Сердцебиение Джерри увеличилось, фиброзно-мышечный полый орган заколотился очень быстро, дыхание усложнилось. Все из-за волнения. Юнец не знал, чем закончится это “соприкосновение сторон”. Он надеялся на хорошее, одновременно понимая, что это глупо, по крайней мере, сейчас, пока у него на мушке закоренелый убийца. И он не знает, что с ним делать – выстрелить или пощадить.

В первом случае он может поплатиться сам. Ханк, как предупреждала суур, не знает жалости. А если выстрелит, то… его жизнь перестанет быть прежней.

- Такие решения требуют полной готовности. Ты уверен, что сможешь? – спросил Ханк у замешкавшегося Джерри, - А если и уверен, думаешь, меня остановит это? А?

- Не молчи, ты же не трус…

В сознании парня все перемешалось. Он оглох на неопределенное время, перестал слышать угрозы воспламенившийся колдуньи…

Проснувшись непоздним утром от шершавого собачьего языка, тщательно нализывающего пятки…

Беспробудным пасмурным вечером за окном стучал крепкий дождина. Пес смотрел в окно, видел, как из бара выбегают посетители, укрываясь клеенчатыми плащами, как мимо соседних домов проезжают запачканные слякотью проходящие по бездорожью машины, как ругаются какие-то малыши, видимо, не поделившие мамин шоколад.

Ханк лежал, тщетно пытаясь заснуть. Альтернативой служил MP3-плеер с диском лучших рок-песен последних лет. Так и не сформировавшись меломаном, некоренной техасец пытался занять себя.

Как и добивался Лэтс, гончая стала неотделимой частью жизни Ханка. Не глядя на преклонный возраст, пес с охотой выгуливался, обладал тройным аппетитом, пытался лаять, хоть и с присущим всем пожилым собакам хрипом.

Проще говоря, он проявлял жизнелюбие, заботился о детях (как-то раз отогнал брызгающих слюной дворовых шавок, планировавших напасть на младенца, гулявшего на парковке возле бильярдного клуба). Ханк уважал животных больше, чем людей, в свое время доставивших ему немало боли.

“У них есть душа и они не находятся в столь дурном обществе, как мы. Им нечего делить. Они просто любят своего хозяина, или хозяев.

А люди? Всё соревнуются в чём-то, живут в обществе, которое уже давно дегенерировало. Деньги, работа, зависть, стресс, алкоголь... Всё это сказывается на них, а собаки всего этого не испытывают. Они бескорыстны.

Собаке ни к чему дорогие машины, большие дома или дизайнерская одежда. Брошенной в лужу палки будет достаточно. Собаке всё равно, беден ты или богат, остроумный или глупый, задорный или скучный. Отдай ей своё сердце, и она отдаст своё.

Я проходил через умонедоступные пытки, на мне ставили опыты, такие болезненные, что с каждым днем желание умереть, застыть навеки, становилось все навязчивее. Безвыходность сдавливала до того дня, пока я не сбежал и не отомстил. Как бы собака поступила, будь у нее выбор – стала бы пытать рожденного в ходе опыта ради бездушных амбиций или выпустила бы на волю, чтобы этот клонированный эмбрион взрослого человека с развитием младенца расцветал?”

Вспомнив относительно недавние события, произошедшие в штате Техас, Ханк выронил меч.

Ведьма тоже расслабилась, хоть и допускала в мыслях, что столь внезапный жест отступления мог быть обманным маневром. Джерри не опустил психотропное ружье.

По лицу Ханка прокатились слезы, как это недавно произошло с Сайксом. Из-за чего – для тех было секретом.

- Что с тобой? – спросил Джерри, - Призыв реализации нравственного самоконтроля?

Подняв голову после минуты молчания, мутант увидел… Спуди, из простреленного глаза которого, из глубокого отверстия в черепе, вытекала красная жидкость. Спуди – пожилой техасский пес, проживший с Ханком несколько месяцев в одном доме. Он, как и Эллен, является мечнику в самые неподходящие моменты, оставаясь всего лишь обманчивым видением.

- Т-т-ты! – рот оторопевшего конвульсивно задрожал, - Я же… - медленно проглоченная слюна являлась, отнюдь, не первым признаком волнения.

Позже он и вовсе разучился говорить. Тогда, когда Хэлла неожиданно превратилась в Эллен. Теперь перед Ханком стоял не один, а уже два его греха.