Адмирал Чин зачарованно наклонилась вперед. Качество звука в голопроекции было столь же хорошим, как и само изображение — и не удивительно, учитывая, что Сен-Жюст для своего собственного кабинета получал самое лучшее оборудование.

Первое, что поразило адмирала Чин, было то, что руководитель Государственной Безопасности Хевена казалась меньше, чем она помнила. Женевьева не видела Сен-Жюста лично уже много лет, да и тогда только на расстоянии во время большого официального мероприятия. Тогда Сен-Жюст располагался в задней части подиума на приподнятом возвышении, на значительном расстоянии от Женевьевы. Тогда он казался крупным человеком. Теперь, в голопроекции, сидящим за столом в собственном кабинете, он ей казался просто маленьким, не привлекающим внимания бюрократом. Если бы Чин не знала, что Оскар Сен-Жюст был, возможно, самым хладнокровным убийцей из существующих, то она приняла бы его за клерка средних лет.

Это отчасти объясняло впечатление. Но Женевьева знала, что причины, по которым Сен-Жюст казался ей намного меньше, были главным образом психологическими. В последний раз, когда она видела Сен-Жюста, она ненавидела и боялась его, и задавалась вопросом, будет ли она всё ещё жива к концу недели. Она и теперь ненавидела Сен-Жюста — и всё ещё задавалась вопросом, насколько долго проживет — но течение времени и медленное возрождение уверенности в себе по мере того, как она превращала сектор Ла Мартин в актив для Республики, унесло прочь большую часть откровенного ужаса.

Дверь в кабинет Сен-Жюста открылась и тот же самый молодой офицер ГБ, лицо которого она рассматривала ранее, был пропущен в кабинет секретарем. После этого секретарь закрыл дверь, не входя в комнату.

Молодой офицер взглянул на двух охранников, стоящих у дальней стены позади Сен-Жюста. Директор Государственной Безопасности располагался за столом в середине комнаты, изучая раскрытое перед ним досье.

Взгляд офицера на охранников произвел на Чин впечатление. Невозмутимо оценивающий, как раз достаточный, чтобы убедиться, что охранники не особенно заинтересовались им. Разумеется, они были настороже. Сен-Жюст и не допустил бы ничего другого у своих личных телохранителей. Но в этой настороженности не было заметно ничего, кроме выучки и привычки; не было ни одного из тонких признаков, которые указали бы, что человек, только что препровожденный к Сен-Жюсту, должен быть арестован или тайно убит.

Чин знала, что в такой ситуации она сама, вероятно, не проявила бы столько самообладания, несмотря на преимущество большего опыта и многих лет жизни. Офицер ГБ или имел благословенно спокойную совесть, или был феноменально хорошим актером.

Офицер чётко промаршировал по широкому пространству, накрытому ковром, и встал смирно перед столом директора. Женевьева, однако, отметила, что он предусмотрительно не подошел слишком близко. Сам офицер был не особенно крупным человеком, и пока он оставался дальше, чем на расстоянии вытянутой руки от Сен-Жюста телохранители не слишком беспокоились. Он уже должен был пройти полную проверку на наличие оружия, и было вполне очевидно, что любой из двух охранников — а тем более оба вместе — без труда предотвратит попытку нападения на директора, если он внезапно сойдёт с ума и ринется в атаку. Строго говоря, охранники не были гигантами, но они были очень крупными мужчинами. Адмирал Чин не сомневалась, что оба они были экспертами по бою в замкнутом пространстве, с оружием или без.

Насколько могла судить Женевьева, офицер, стоящий по стойке «смирно» у стола, таковым экспертом не казался. Да, он имел аккуратную и хорошо сложенную фигуру; она могла обнаружить признаки человека, который регулярно тренировался. Но Женевьева, сама бывшая опытным бойцом — по крайней мере, в её более молодые дни — не могла обнаружить ни одного из тонких признаков такого обучения в позе офицера.

Тут, заметив кое-что ещё, она отрывисто хихикнула.

— Они сняли с него ремень и ботинки!

Радамакэр кисло улыбнулся.

— После того, как Пьер был убит, я сомневаюсь, что Сен-Жюст собирается допустить хоть какую-нибудь возможную опасность, — он остановил воспроизведение и стал рассматривать изображение. Потом хихикнул. — Есть ли что-нибудь выглядящее более глупо, чем человек, пытающийся стоять по стойке «смирно» в носках? Ему повезло, что Комитет общественного спасения покончил со старой традицией Законодателей щелкать каблуками вставая «смирно». Иначе этот юноша выглядел бы полным идиотом.

Но юмор был столь же кислым, как и улыбка. Идиотская или нет, новая версия Комитета общественного спасения Сен-Жюста взяла Хевен и его Флот за горло. А молодые люди, вроде офицера, стоящего перед ним по стойке «смирно», были пальцами этого смертельного захвата.

Юрий снова запустил воспроизведение. В течение примерно половины минуты три человека в комнате наблюдали, как Сен-Жюст попросту игнорировал стоящего перед ним молодого человека. Директор Государственной Безопасности — теперь также и глава государства Хевен — просматривал досье, разложенное перед ним на столе. Очевидно, личное дело этого самого офицера.

Чин не торопясь изучала молодого офицера. И снова была впечатлена. Большинство молодых подчиненных в таком положении не смогли бы скрыть свое беспокойство. Она знала совершенно точно, что Сен-Жюст затягивал процесс просто для закрепления ощущения того, что он был боссом и что его подчиненный был полностью в его власти. Слово Сен-Жюста могло разрушить карьеру — или хуже того.

Но юноша не реагировал… никак. Только безразличное лицо и спокойная поза, как будто он обладал всем терпением вселенной и не испытывал ни следа беспокойства.

Когда Сен-Жюст, наконец, поднял глаза от досье и уставился на офицера, что-то неопределенное в выражении его лица позволило Женевьеве понять, что мелочная попытка небольшого запугивания провалилась — и Сен-Жюст знал это. Впервые в записи пошли слова, и Чин наклонилась вперед ещё сильнее.

— Вы хладнокровный молодой человек, гражданин лейтенант Каша, — негромко сказал Сен-Жюст. — Я это одобряю — до тех пор, пока это не выходит за разумные рамки.

Каша в ответ Сен-Жюсту просто резко кивнул головой.

Сен-Жюст отодвинул досье ещё на несколько сантиметров.

— Я сейчас изучал привезённый вами с Земли рапорт относительно дела «Рабсилы». На самом деле, я изучил его три раза. И, скажу я вам, никогда в своей жизни я не видел такой полной неразберихи.

Сен-Жюст протянул правую руку и постучал пальцем по страницам рапорта.

— Одна из страниц в этом досье состоит из данных вашего собственного личного дела. Верно, что Земля была вашим первым важным заданием. Но Вы закончили учебу одним из лучших среди вашего класса в академии, — третьим, если быть точным — так давайте надеяться, что Вы можете соответствовать ожиданиям.

— О, черт, — пробормотал Огилви.

— «О, черт» это правильно, — скривился Радамакэр. — Лучшие пять позиций в любом выпускном классе академии ГБ требуют абсолютно безупречных оценок политической благонадежности от каждого из ваших преподавателей. Сам я был третьим с конца.

Он ткнул пальцем в запись, которую он снова приостановил.

— И посмотрите на лицо парня. В первый раз там появилось какое-то выражение. Знаете, это было для него новостью. Он понятия не имел, какое место в академии занял, поскольку такова политика академии — не сообщать никому из кадетов, как они выглядят в глазах наставников. Я узнал мои собственные показатели только годы спустя, и только потому, что меня вызывали на ковер за «небрежение», и швырнули эту информацию мне в лицо. Можете поставить все свои деньги на то, что этому молодому энтузиасту подобного разноса не доставалось. Взгляните на него! Его глаза практически горят.