Бес отрицательно покачал головой.

— Еще бы, помнил, — мрачно усмехнулся Моня. — Ты как начал говорить, я тот час понял, что не ты это. Ну, ты понял меня. Не ты слова эти говоришь, но говоришь так, что охота повеситься. Так это было, что ли проникновенно, откровенно и так одновременно угнетающе и страшно. Как будто душу мою кто-то раскрыл, даже не раскрыл, разорвал двумя грязными, холодными крючьями и начал туда гадить, медленно так, прицельно. Попадая по самому дорогому, самому важному, что у меня есть. Выть аж захотелось, но и дыхание замерло вместе со мной. Не пикнуть, не ойкнуть. А ты все говоришь и говоришь. У Анны аж кровь из ушей пошла, по полу каталась, корчилась. Не помнишь? — Моня на мгновение замолчал, всматриваясь в лицо товарища с неожиданно появившейся неприязнью и злобой. — Миха, на что уж крепкий парень, так и то его, когда сам очухался, у самого края карниза поймал. Сигануть хотел. Еле успокоил. Этот вот, — Моня вновь указал на связанного. — Только он лежал и ржал, глядя, как нас колбасит. А ты мирно уснул, — Моня приподнял брови, подводя итог своей речи. — Вот так ты нам рассказал об очень важном теперь в наших жизнях.

— Что рассказал-то? — чувствуя неопределенную вину, спросил Николай.

— Да что мы ничто! — выдвинув вперед нижнюю челюсть, зло просипел Моня. — Куски мяса, с каждой секундой гниющие все больше, что мы даже не пища кому-либо или чему-либо, мы отбросы, грязь под ногами, и удел наш — сдохнуть поскорее! — глаза Мони начали наливаться кровью. — Что мы живы только благодаря тому, что тебе необходима помощь! Потому что и ты ничто, и сам не справишься! Не доверяют тебе, Коля! Не верят! — Моня уже начал откровенно кричать на товарища, одной рукой, сам того не замечая, шаря по полу в поисках камня потяжелее и поудобнее. — Что по дурости своей мы связались с тем, отчего до конца дней своих не отмоемся, да и после них тоже! А если откажемся, то раньше, чем спустимся с горы, нас навечно упрячут за решетку за то, чего мы не совершали! Понял?!

Лежавший связанным мужик издал звук похожий на смех.

— Моня! — Анна наконец-то встала с пола и, подойдя к парню, нежно опустила свои руки ему на плечи. — Моня, ты как? — она с опасением косилась на зажатый в руке парня камень. — Воды не хочешь?

— Воды? — приходя в себя, переспросил парень. Затем, избавляясь от наваждения, отбросил в сторону камень, как нечто гадкое, противное и со страхом посмотрел на девушку, мол: Что? Я? Нет! Не я! Нет! — Воды, — уже утвердительно сказал парень и встал со своего места.

— Посадят, — промычал связанный мужик и вновь засмеялся. — Всех.

— Кто он? — не обращаясь к кому-то конкретно, спросил Бес.

— Хрен его знает, — оторвавшись от баклажки, ответил Моня. — Мусор какой-то, нас на склоне узнал. Главное на границе, нас и не видели даже. А тут с первого взгляда, — Моня вновь приложился к бутылке. — Мент, однозначно.

— Все. Финита ля комедия, — подал свой голос Миха, и факел в его руках потух окончательно. — Переходим на фонарики.

Свет в его руке вновь появился, только теперь он был белым и холодным. Светодиодный фонарик ярким мертвым лучом уперся в казавшийся до этого таким далеким потолок, вылавливая на его поверхности все трещинки и неровности.

— А здесь-то мы все же, как оказались? — Бес окинул взглядом стены вокруг себя.

— А это, друг мой, тоже целиком и полностью твоя заслуга, — Моня опустился к стене рядом с занявшей свое исходное место Анной. — Твоя или твоего демона. Когда после своей речи ты благополучно заснул, а мы начали приходить в себя, а над горами стало всходить солнце, то ты, друг мой, не открывая глаз, поднялся, причем не шатался, ровненько так встал, лунатик хренов, подошел к дальней стене нашей пещерки и несколько раз с силой ударил в основание стены. Ладно, хоть нас бы сначала предупредил, ан нет. Долбанул и все, посыпались. Самого вон чуть не придавило, — Моня подобрал лежащий рядом камешек и швырнул его в сторону черного лаза. Посмотрел на Беса и вновь перевел взгляд на дыру. — Это, наверное, и есть наша дальнейшая дорога. Ты как думаешь?

— Других ходов не вижу, — не нашелся, что ответь Бес. — Видать, она.

— Да еще кое-что, — сделал паузу Моня. — Твой демон сказал напоследок, что ждать он нас будет или внизу, если мы справимся с заданием, или наверху в случае, если мы его провалим.

— И? — не понял Бес.

— Что «И»? — огрызнулся Моня. — Думаю, ты свободен от него до конца нашего мероприятия.

Плыли долго. Егор, стараясь не обращать внимания на галдеж сидящих вокруг людей, постепенно успокаивался. Море плавно раскачивало катамаран, то поднимая, то опуская его на волнах. Прибрежный ландшафт, хотя и был по сути своей однотонным, все же приковывал взгляд, заставляя всматриваться в разрушающиеся под натиском моря горы. Города и городишки со своими бухтами и пляжами, попадающиеся по пути, внимания Егора не занимали, он, вообще, последнее время чувствовал жуткое отвращение к людям и местам их сборищ. Смотрел на улыбающихся, общающихся между собой курортников, и видел не смех и улыбки, а только лицемерие и предательство, и у каждого за спиной нож, который тот готов вонзить в спину собеседника, появись хоть одна малейшая возможность. Свой же нож, спрятанный до нужного случая, он при этом оправдывал необходимостью и своей личной правдой.

Антон, в своей прежней манере, пытался разговорить Егора. Пару раз пошутил, пару раз, что-то вспомнил, попытался пофилософствовать на тему вечного и прекрасного, плескающегося вокруг их желтого катамарана, но, не найдя поддержки у собеседника, умолк и стал мирно пялится на проплывающие мимо горы, обрывы, лесистые берега и бесконечное число человеческих тел разной степени прожарки, томно пропекающихся под лучами южного солнца, кто так, на сухую, а кто до костного мозга промаринованный местным коньяком, вином и чачей.

Егор несколько раз задерживал свой взгляд на Антоне. Всматривался внимательно и брезгливо. Пытался увидеть ту гниль, которая питала парня во время теракта. Пытался понять, как и за что он смог обречь на гибель и муку столько людей, а главное, его самого заставил выполнить атаку. Всматривался в отвлеченные и увлеченные морем и горами глаза, и не видел ничего: ни алчного прищура, ни глумливой усмешки, ни страха, ни совести, ни жалости. Перед ним сидел простой парень, просто Антон, немного вальяжный, расслабленный и наслаждающийся морской прогулкой. И Егору от этого становилось не по себе еще больше. Все острее разгоралось желание удушить этого человека, прямо здесь на месте. Разорвать ему лицо, выдавить глаза, превратить шею в обмякшую тряпицу. Сорвать с него маску и увидеть истинное лицо дьявола. Ведь это не по-человечески. Не человек пред ним. Монстр. Как можно, сотворив такое, сидеть спокойно, расслаблено, и самозабвенно любоваться красотами береговой линией. Как можно забыть и не помнить крики о помощи и предсмертные хрипы обреченных тобой же людей. Как можно проходить мимо тонущих в слезах и горе выживших, держащих на изодранных коленях своих родственников, друзей, или просто незнакомого человека, который на последнем дыхании, из последних сил протягивает руку за помощью, желая остаться среди живых, желая зачерпнуть у них немножко жизни и себе.

Егора затошнило. Толи от раздумий, толи от качки. Мысли, мысли. Своим тошнотворным потоком они насыщали парня, пропитывали его злобой. И не имея возможности выплеснуться, эта злоба пожирала его, воспламеняла и сжигала, заставляя во всем видеть только худшее, только грязь, только низость и предательство.

— Смотрите! Дельфины! Дельфины!

— Где?

— Вон! Да вон же!

Люди, мирно сидевшие на своих метах, всколыхнулись не хуже того же моря, и оторвавшись от созерцания береговой линии, ломанулись к другому борту, заставив катамаран нервно дернуться и накрениться на один бок. А там за плывущим невдалеке тралом, тянущим за собой полупустые сети, показали свои темные спины несколько дельфинов. Окруженные ореолом кружащих над водой чаек, они, то выпрыгивали, вызывая у глазеющих на них курортников крики возбужденного одобрения, то погружались в воду, заставляя людей затаить дыхание в ожидании нового появления над водой блестящих спин.