— Кирюха, тебя замучились разыскивать! — весело хмыкнул Сашка, залезая на разлапистый дуб, уже не первый год служивший тайным укрытием юному герцогу, и протянул котомку с фруктами.

Кирилл, не отрываясь от раскрытой книги, на ощупь выбрал большую гаушу и вгрызся в неё.

— Кому я опять понадобился?

— Сэр Алексий ругается — ты опять тренировку пропустил. Если Правящий герцог узнает — мало тебе не покажется.

— Ничего отец мне не сделает. А барон Стоджер не стукач. Помешанный на мечевом бое, но никак не доносчик. Вот если папа его со мной в академию отправит, тогда действительно ни одного тренажа пропускать нельзя будет. Иначе с говном сожрёт.

— Читаешь‑то что, твоё высочество? Опять про благородных девок?

Кирилл молча, не хотелось отрываться ни от текста, ни от сочного фрукта, показал обложку.

— Хро–ни–ки ис–хо–да, — медленно по слогам прочёл слуга. Учить грамоте дворовых было запрещено. Но герцог несколько раз заметил, как жадно Сашка смотрит на книги, и пару дней назад показал ему буквы. Теперь при первой возможности, когда никто не видит, слуга пытался читать.

— Интересно? О чем книга?

Кирилл прожевал кисло–сладкую на вкус мякоть гауши, выбросил огрызок под дерево — белки сгрызут, другим животным не по зубам, слишком крепкий фрукт с приличным содержанием редкоземельных металлов, придающих гауше такую вкуснотищу, а белки справятся — и ответил:

— О разном. Сейчас читаю про то, как святой Михаил учил людей огонь добывать, когда зажигалки работать перестали.

— Это тот святой Михаил, про которого в библии писано? От его детей и внуков все нынешние правители пошли?

— Ага, — кивнул герцог, опять упёршись взглядом в рукописные страницы.

— Какие, интересно, были эти зажигалки? Мне бы такую, — мечтательно протянул слуга, потом сосредоточился и тоже стал читать, старательно шевеля губами. Конечно, пока Кирилл читал страницу, Сашка еле–еле успевал одно–два предложения осилить. Но раньше‑то он и этого не мог. Заикнись кому, что грамоту хоть немного разумеет — сначала у столба под кнутом помучаешься, затем, если выживешь, на рудники сошлют. А там, как известно, больше трёх–четырёх лет мало кто из преступников или рабов протянуть может. На рудниках даже тёмной ночью все светится.

Через полчаса, когда до того туго набитая котомка была опустошена — Сашка тоже к ней прикладывался время от времени, уж больно вкусный фрукт. Вкуснее, наверное, только каменные персики, но растут они далеко на юге — к их укрытию примчался Паразит, встал передними лапами на ствол и громко позвал, размахивая куцым хвостом из стороны в сторону:

— Р–р-ргав!

Слуга свесился вниз, пригляделся к кривящейся морде и сообщил:

— На обед зовёт.

Сашка, хотя и несколько хуже толковал сообщения псов, чем герцог, но в этот раз понял все правильно.

Кирилл прикинул высоту солнца, тщательно завернул книгу в кусок кожи, спрятал её в неприметное даже здесь дупло, про которое кроме него самого и слуги знал только самый близкий из дворян–одногодков граф Кристиан, спрыгнул вниз и стал собираться, натягивая через голову перевязь с мечом.

— Двинули.

После обеда, вместо продолжения чтения книги пришлось идти к отцу — опять прибежал стражник.

— Сын, ты в очередной раз пропустил учёбу мечевого боя. Ну какой же ты дворянин после этого? — укор в глазах Владислава Сангарского был хорошо заметён.

— Доложили, — насупился Кирилл.

Правящий герцог внезапно улыбнулся, подошёл ближе и взлохматил мальчишке волосы.

— Нет, никто на тебя не жаловался. Сам знаешь, такое у нас не принято. Но… сам подумай, какой из меня монарх, если не буду знать, что в моем герцогстве творится? Тем более в родовом замке, — он помолчал немного и продолжил:

— Вот об этом моем знании я и хотел поговорить с тобой. Лоусвилл, похоже, снова замыслил поход через перевал, — сообщил Правящий герцог, даже не думая именовать короля соседней Баритии так, как положено называть дворянина. Кирилл бы и в глаза Лоусвилла сэром, не говоря уже о «ваше величество» не назвал. На редкость мерзкий тип — властный, заносчивый, всегда с язвительной усмешкой на роже, этот презренный король вызывал у герцога отчётливое чувство омерзения, какое появляется у нормального человека при виде ядовитой змеи. Ну а как ещё можно относиться к типу, который лично запарывал провинившихся дворовых насмерть, не брезгуя измываться в первую очередь над женщинами? Получать удовольствие от унижения окружающих? Не укладывается такое в голове. Всего‑то и достоинств — наследственная власть над королевством, где есть богатейшие запасы железной руды. В мирное время Кирилл часто бывал в Баритии — с южной стороны Сангария граничила только с королевством. Все дороги в остальные государства Европы проходили через Баритию.

— И в этот раз не пройдёт! — уверенно заявил юный герцог. Лоусвилл уже не в первый раз зарился на единственный на континенте рудник серебра. Железо, это конечно хорошо, но серебро — основная валюта всех известных государств. Золото? Но его ведь в известной ойкумене совсем мало. Моют песок на южных прибрежных пляжах — десятка три–четыре килограммов в год получается. Даже в так называемых золотых монетах драгоценного металла всего только два грамма из десяти. Остальное — опять сангарское серебро.

— Наши воины его, конечно, не пропустят, — не менее уверенно согласился отец, — но все нормальные дороги на год, если не больше, окажутся из‑за войны перекрыты. Ты хотел в Джурской академии учиться?

— Ну я же тебе говорил, — немедленно подтвердил Кирилл. В семье отец никогда не требовал соблюдения этикета. Вот при других дворянах или свободных, даже при дворовых — обязательно и на «вы», и с полным именованием дворянского титула.

— В Азорскую точно не желаешь? — ещё раз уточнил Владислав.

— Нет, — немногословно отказался парень. В Конолтауне, столице Азорской империи, в основном учились дворяне, решившие идти по военной стезе. А Джурская академия считалась центром современной науки.

— Тогда собирайся. Надо успеть, пока перевалы открыты. Нападёт Лоусвилл — год как минимум из герцогства не выберешься. И… — герцог прервался, испытующе посмотрел на сына и только потом продолжил, — не забывай сын, какого ты рода.

Кирилл удивился последним словам отца — к чему это он? — но все‑таки сумел сохранить внешнюю невозмутимость.

***

Не открывая глаз, Павел поочерёдно напряг мышцы рук и ног. Все работает, боли нигде не чувствуется. Тело налито бодростью и силой. Привычно нащупал и выжал тугую клавишу отключения реанимационной камеры. Крышка над ним приподнялась и отъехала в сторону. По глазам даже через закрытые веки ударил голубоватый свет. Загудели насосы, откачивая лечебный гель. Вытащив изо рта загубник с дыхательными шлангами, глубоко вдохнул пропитанный специфическими госпитальными запахами воздух и, ухватившись левой рукой за скобу, подтянулся и сел. Открыл уже привыкшие к свету глаза и увидел спешащую к нему от входного люка улыбающуюся Сюзанну. Забрал у неё из рук бумажное полотенце и стал вытирать сначала лицо от остатков липкой жирной массы, затем ладони. Выбрался из камеры и, оставляя на одноразовом ковре расплывающиеся мокрые следы, дошёл до кабинки душа. Включил воду и стал крутиться, подставляя тело под тугие шипящие струи, наслаждаясь чувством наступающей чистоты.

Только после того как вытерся и натянул свежий комплект обмундирования, подошёл к молча наблюдавшей за ним девушке, обнял и крепко поцеловал.

— Сколько я провалялся в этот раз?

— Всего двое суток, милый. Кости не пострадали, а вот с внутренними органами пришлось немного провозиться. Тебе в следующий раз придётся новую селезёнку выращивать — эту я уже трижды штопала.

— Самое главное не пострадало? — с улыбкой спросил Затонов, осторожно поглаживая грудь девушки через комбинезон.

— Отстань, Пашка, — возразила Сюзанна, даже не подумав поддаться на ласку, — тебе сейчас о другом думать надо. Вчера на базу командующий прилетел.