живущих переходных форм между видами, а ведь они должны были бы быть,

если бы один вид постепенно развивался в другой. Никто не видел слонов с

хоботом длиной в фут или жирафов с шеей наполовину меньшей, чем у

современных особей (окапи, у которых действительно такая шея, были

обнаружены значительно позднее). Подобного рода наблюдения вместе со

строгими религиозными взглядами привели Оуэна к тому, что он стал

рассматривать идеи Дарвина как невероятные и еретические. Он особенно

подчеркивал

наличие

огромного

разрыва

между

умственными

способностями приматов и людей, а также указывал ошибочно, что

человеческий мозг обладает уникальной анатомической структурой,

называемой «малый гиппокамп», который, как он говорил, совершенно

отсутствует у обезьян.

Гекели оспорил его взгляды; в результате проведенных им вскрытий не

удалось обнаружить малого гиппокампа. Два титана сражались в течение

десятилетий.

Эта

полемика

заняла

центральное

место

в

прессе

Викторианской эпохи, создав нечто вроде медиасенсации, которая в те дни

занимала место современных сексуальных скандалов в Вашингтоне. Пародия

на дебаты о малом гиппокампе, опубликованная в детской книжке Чарльза

Кингсли «Дети вод», превосходно схватывает дух эпохи:

«[Гекели] придерживался очень странных теорий относительно многих

вещей. Он утверждал, что у человекообразных обезьян в мозге имеется

большой гиппопотам [sic!], так же как и у людей. Это было совершенно

шокирующим заявлением; ведь если это было бы так, что стало бы с верой,

надеждой и любовью миллионов бессмертных людей? Ты мог бы подумать,

что есть еще много важных различий между тобой и обезьяной, таких, как

способность говорить, создавать машины, различать правильное и

неправильное, возносить молитвы и прочих тому подобных маленьких

привычек, но, мой дорогой, все это детские заблуждения. Все зависит только

от великой проверки на гиппопотама. И если у тебя в мозге нашелся большой

гиппопотам, ты уже не обезьяна, хотя у тебя четыре руки, нет ног и сам ты

самая большая обезьяна из всех обезьян всех обезьяньих питомников».

В перепалку включился епископ Сэмюэль Уилберфорс, непреклонный

креационист, который часто основывался на анатомических наблюдениях

Оуэна, чтобы оспорить теорию Дарвина. Битва велась на протяжении

двадцати лет, пока, в результате трагического случая, Уилберфорс не

разбился насмерть, упав с лошади и ударившись головой о мостовую.

Говорят, что Гекели сидел в лондонском Атенеуме, потягивая коньяк, когда

до него дошла эта новость. Криво усмехнувшись, он съязвил репортеру: «В

конце концов мозг епископа столкнулся с суровой реальностью, и результат

оказался фатальным».

Современная биология неопровержимо подтвердила ошибку Оуэна: не

существует малого гиппокампа, нет никакого внезапного скачка между нами

и приматами. Обычно считается, что утверждения о том, что мы особенные,

придерживаются исключительно ревнители-креационисты и религиозные

фундаменталисты. Между тем я готов защищать такой радикальный взгляд, в

этом отдельном случае Оуэн был в конечном итоге прав, хотя и по причинам

совершенно отличным от тех, которые имелись у него. Оуэн был прав,

утверждая, что человеческий мозг, в отличие, скажем, от человеческой

печени или сердца, действительно уникален и отделен от мозга приматов

огромной пропастью. Но этот взгляд вполне совместим с утверждением

Дарвина и Гекели, что наш мозг развивался постепенно, без Божественного

вмешательства, на протяжении миллионов лет.

Но если это так, удивитесь вы, откуда же тогда взялась наша

уникальность? Как утверждали Шекспир и Парменид, задолго до Дарвина,

ничто не происходит из ничего.

Весьма распространено ошибочное утверждение, что постепенные,

небольшие изменения могут привести только к постепенным, понемногу

увеличивающимся результатам. Однако это пример линейного мышления,

которое, как кажется, включается по умолчанию, когда мы судим о мире.

Может быть, просто потому, что большинство явлений, которые мы

наблюдаем, на повседневной человеческой шкале времени и величины и

внутри ограниченных пределов наших чувств действительно имеют

склонность следовать линейной направленности. Два камня весят вдвое

тяжелее, чем один камень. Требуется в три раза больше пищи, чтобы

накормить втрое большее количество людей. И так далее. Но вне сферы

практических человеческих интересов природа полна нелинейных явлений.

Чрезвычайно сложные процессы могут возникать на основе обманчиво

простых правил, а небольшие изменения в одном основополагающем

факторе сложной системы могут вызвать радикальные, качественные

изменения в других зависящих от него факторах.

Представим себе очень простой пример: перед вами кусок льда, и вы

последовательно его нагреваете: 20 градусов по Фаренгейту... 21 градус... 22

градуса... Достаточно долго повышение температуры льда еще на один

градус не производит никакого интересного эффекта: все, что у вас есть, это

чуть более теплый кусок льда, чем минуту назад. Но затем вы доходите до 32

градусов по Фаренгейту. Как только вы достигаете этой критической

температуры,

вы

наблюдаете

резкое,

существенное

изменение.

Кристаллическая структура льда декогерируется, и внезапно молекулы воды

начинают смещаться и плавать друг вокруг друга в свободном порядке. Ваша

замороженная вода превратилась в жидкую воду благодаря всего одному

решающему градусу тепловой энергии. В этой ключевой точке постепенные

изменения перестали приводить к постепенным эффектам и породили

неожиданное качественное изменение, называемое фазовым переходом.

Природа полна фазовых переходов. Переход от замороженной к

жидкой воде лишь один из них. Переход от жидкого состояния воды к

газообразному, пару, еще один. Но они не ограничены примерами из химии.

Они могут происходить, например, в общественных системах, где миллионы

индивидуальных решений или отношений могут взаимодействовать вплоть

до быстрой смены всей системы и создания нового баланса. Фазовые

переходы назревают во время раздувания спекулятивных финансовых

пузырей, крахов фондовых бирж и спонтанных транспортных пробок. В

более положительном ключе именно они были продемонстрированы во

время крушения социалистического блока и взрывообразного развития

Интернета.

Я бы даже предположил, что фазовые переходы применимы к

происхождению человека. За миллионы лет они привели к появлению Homo

sapiens: естественный отбор продолжал возиться с мозгом наших предков в

обычной эволюционной манере, то есть постепенно и мало-помалу.

Копеечный прирост коры мозга здесь, пятипроцентное увеличение толщины

волокнистого тракта, соединяющего две структуры, там, и так далее на

протяжении бесчисленных поколений. Результатом этих незначительных

усовершенствований нейронной системы в каждом новом поколении были

приматы, немного лучше делающие разные вещи: немного более проворные

в использовании палок и камней, немного лучше разбирающиеся в

социальной структуре и проворачивающие свои делишки, немного более

проницательные в отношении поведения дичи или признаков погоды и

времен года, немного лучше запоминающие отдаленное прошлое и видящие

его связь с настоящим.

Затем,

где-то

сто

пятьдесят

тысяч

лет

назад,

произошло

взрывообразное развитие определенных ключевых мозговых структур и