Он остановился и сделал глубокий вдох, прежде чем войти.

Ремиара неслась по поверхности транспортной трубы, грави-двигатели с лёгкостью несли её по металлическому тоннелю. Она знала, что добыча прошла этим путём, ей сообщили об этом пассивные датчики, встроенные в поверхность её черепа, чувствительные к постоянному потоку информации, текущему подобно электрической реке по всей поверхности Марса.

Для Ремиары воздух был наполнен танцующими пылинками электронов, каждый из которых говорил с ней, и каждый из них нёс крупицы информации — бесполезные сами по себе, но собранные вместе, они раскрашивали образ Марса более подробно, чем это могла бы сделать самая совершенная бионика. Она была островом восприятия в море информации.

Каждая электронная транзакция каким-то образом переносилась, по медным проводам, в фибро-оптических потоках данных, по радиоволнам, передаточным гармоникам и мириадами других способов. Все они отфильтровывались в черепе Ремиары, и, несмотря на то, что такие объёмы информации могли расплавить обычный человеческий мозг, её когнитивные процессы были снабжены фильтрами, позволявшими ей отделять значимую информацию и отбрасывать остальное.

Она уже знала, каким транспортным узлом воспользовалась её добыча, и просмотрела дюжину различных пикт-материалов, запечатлевших его, поднимающегося на поезд, который направлялся к северным храмам. Она отметила количество, тип и степень опасности сопровождающих его сервиторов, и узнала каждое их слабое место.

Она вылетела из тоннеля высоко над железной поверхностью Марса, могучие храмы и священные территории храмового комплекса Холмы Кедония расстилались перед ней так далеко, насколько хватало взгляда.

Данные текли вокруг неё в расширяющейся паутине света и информации.

Где-то внизу, добычу-Равашоля ждала смерть.

После монументального величия внешнего вида базилики внутреннее убранство оказалось довольно разочаровывающим. Внешний вид обещал невообразимые украшения и роскошь, но интерьер не производил впечатления. Стены притвора из голого, неукрашенного металла были покрыты рядами соединительных портов, через которые коленопреклонённые кающиеся подключались к бьющемуся машинному сердцу здания.

За притвором медный сетчатый забор отделял вход в базилику от нефа и алтаря. Равашолю пришлось пробираться через скопление кающихся, каждый из которых трясся и дёргался, когда электрический шок пронзал его тело очищающей болью.

За ограждением ряд за рядом металлические скамьи выстроились в бесконечную процессию от нефа до алтаря, где устрашающий жрец машины, стоящий на парящем в воздухе аналое, читал свою проповедь на божественном машинном языке. Скамьи были заполнены одетыми в рясы верующими, и тысячи голов дружно сгибались, когда жрец пролетал над ними.

Равашоль сложил свои руки в виде чаши, изображая священный зубец шестерни, и склонил голову, ощущая острую зависть к тому, сколь значительно были аугментированы большинство верующих в базилике. Он поднял свою металлическую руку, выпуская из кончиков пальцев серебристые нитевидные механодендриты и думая при этом, мог ли он рассчитывать когда-нибудь достичь такой степени единения с Богом-Машиной.

— Даже низшие из нас начали снимать с себя плоть кусок за куском, — сказал голос сзади, будто угадывая его мысли.

Он повернулся и склонил голову, оказавшись лицом к лицу с базальтоволиким жрецом, облачённым в одеяния, струившиеся расплавленным золотом и отражающие радужные отблески подобно разлитому маслу. Под рясой жреца Равашоль увидел блестящий скелет из медных стержней, жужжащие шестерни и витиеватые схемы.

У жреца была вытянутая лошадиная голова, формой похожая на заострённый конус с мягко светящейся сферой, вставленной в его поверхность. Отражающие поверхности его головы, лишённой каких-либо черт, напоминающих человеческие, искажали отражение черт Равашоля.

— Вы оказываете мне честь, — сказал Раващоль, низко поклонившись. — Вы, столь близкий к единению с Богом-Машиной, и я, недостойный грешник, заслуживающий лишь немногим большее, чем нервную пытку.

— Ты обеспокоен, — сказал жрец. — Твои биометрические показатели неустойчивы, и, судя по каждому измеримому параметру, я могу сказать, что ты пришёл сюда в поисках ответов.

— Да, это так, — согласился Равашоль. — Я оказался в… необычной ситуации, и я бы весьма оценил Ваше наставление.

Жрец кивнул и сказал: — Следуй за мной, сын мой. Я выслушаю твою дилемму и предложу когнитивный ответ.

Равашоль последовал за жрецом, плывущем в воздухе на парящей платформе из жидкого металла к железной арке, покрытой изображениями черепа на зубчатом колесе и светящимися фибро-оптическими нервами. За аркой находился поразительно тихий коридор из матовой стали и стекла, ведущий к мерцающему дверному проёму, защищённому потрескивающим энергетическим полем.

Жрец машины проплыл через дверной проём, а Равашоль замешкался на пороге ризницы, не уверенный в назначении энергетического поля.

— Не бойся, — сказал жрец, снова угадав его мысли, и Равашоль изумлённо подумал, какое же из машинных чувств, которыми он обладает, благословило его такой интуицией. — Поле Исповедника совершенно безопасно. Оно изолирует нас от остальной части храма. Мы очень серьёзно относимся к тайне исповеди, и никто за пределами этого поля не сможет услышать или отследить происходящее между нами.

Равашоль кивнул и, отдав своим сервиторам приказ ждать снаружи, прошёл через Поле Исповедника и вошёл в ризницу, ощутив лишь лёгкое пощипывание. Внутри покои жреца не имели украшений, кроме единственного металлического табурета в центре комнаты. Стены были голыми, имелся лишь порт ввода-вывода и единственный считыватель данных, установленный в тускло светящейся нише.

Он сел на табурет, почувствовав себя беззащитным, когда жрец принялся кружить по комнате, при этом светящиеся сферы в середине его каменного лица пульсировали световыми узорами.

— Ты можешь начинать, — сказал жрец.

И Равашоль начал рассказывать о том времени, когда он работал у адепта Хрома, и о своём направлении на проект Каба, о своей компетентности в доктринальных платах роботов и о том, как он понял, что разумность машины Каба нарушает законы Императора.

К своей чести, жрец не стал открыто высмеивать идею того, что адепт, занимающий такое положение, как Хром, не подчиняется Императору, но Равашоль видел, несмотря на отсутствие человеческих черт, что он настроен скептично. Затем Равашоль рассказал о своём столкновении с протекторами Механикума и как машина Каба уничтожила их без приказа со стороны человека.

Жрец машины выслушал его рассказ о побеге через Марс и, наконец, о прибытии в Базилику Благословенного Алгоритма.

— Что мне делать? — спросил Равашоль, закончив рассказ.

— Твоя история интересна, — сказал жрец, — и поднимает перед нами вопрос, давно беспокоящий Механикум, с его самых ранних дней. Уровень деградации твоей плоти говорит мне, что ещё не был рождён, когда Император заключил мир с Марсом, не так ли?

— Нет, — сказал Равашоль. — Я был рождён столетие назад в регионе Мондус Тераватт.

— Тогда ты знаешь о том, как Император прибыл на Марс, но не знаешь о сути тех событий, — сказал жрец, доставая бухту серебристого кабеля из-под своей ниспадающей мантии и подключая его к выходному разъёму на стене. Сфера на его чёрной лошадиной голове мигнула и запульсировала, когда информация потекла от храма в его память.

— Император пришёл на Терру, когда он начал разрабатывать планы своего Великого Крестового Похода. Наш мир и Терра долгое время были злейшими врагами из-за безграмотных племён голубой планеты, сидящих на развалинах древних технологий, о которых они не знали ничего, и которые не могли даже надеяться использовать. Механикум сумел пережить бушующий хаос Давней Ночи, и наши лидеры знали, что для того, чтобы восстановить Человечество на его законном месте владыки галактики, нам понадобятся технологии древней Земли.