А Зуев, что было удивительно, словно забыл о существовании Венесуэлы, все силы прилагая, лишь бы загладить «вину» перед Лилиан.

«Неужели Зуев влюбился по-настоящему?», – удивлялся Иван в своих рассуждениях. – «Венесуэла куда аппетитнее с точки зрения самца. Сойтись с ней в близости – счастье для любого донжуана. Раньше бы Зуй ее не отпустил. „Додавил“ бы… Стареет, что ли? Или капитана Синицына испугался? Тот ему прекрасный поджопник отвесил – хороший, смачный пинок… Но Синицыну Венесуэла не нужна. Это она в него влюблена первой, обожающей страстью… Как все сложно… Как все это лишне здесь, на Марсе…».

Лилиан хитро улыбнулась Ивану, глядя прямо в глаза, но ответила Зуеву:

– Мы с Иваном идем смотреть морковку!

Зуев растерялся:

– С ума сошли?! Что интересного? Морковка – она и есть морковка! А я вас зову в инопланетную шахту! Полную тайн и загадок!

Лилиан негодующе обернулась к «наказанному воздыхателю».

– Зуев, твоя шахта – это нора в грунте, и все. Там грязно, душно, и темно… А морковка, выращенная на Марсе – это великолепный биологический результат!

Зуев потерял терпение. Вскричал:

– Так пойдете в шахту или нет?!

Лилиан удивленно посмотрела на Ивана (что-то Зуев совсем разнервничался!).

Иван заулыбался – куда от вас, дурней влюбленных, ему деться, пожал плечами благожелательно, мол, почему бы не сходить в шахту, раз сорокалетний юноша, кандидат всяческих палеонтологических наук, так просит…

– Хорошо! – отрывисто прокричала Лилиан. – Идем!

Ивану тихо сказала:

– После Зуевской экскурсии мы будем такие же перемазанные в грязи и грунте…

Иван засмеялся.

– Родные вы мои! – умилился Зуев их решению идти с ним.

«Вот кого жизнь не напрягает ни на йоту!», – вдруг устало подумал Иван про Зуева. Может, правда, не стоило соглашаться? Пошел бы смотреть морковку в местной оранжереи, состоявшей из нескольких грядок и сотни горшков с опытными образцами. Куда все проще. А теперь предстояло лезть в затхлую, плохо вентилируемую, почти не освещенную, сырую и грязную шахту (сырую, из-за производственных процессов, связанных с вымыванием), делать вид, что интересно, чтобы не обидеть Зуева. Он ухаживает за Шашевой, пусть сам и старается, Иван-то здесь причем?

«Мне это надо?», – негодовал Иван про себя, но радостно улыбался другу…

Участвуя в разработке операции «Факел», Джон узнал все слабости федералов в их марсианской промышленной провинции, но и постиг все промахи союзников в их «освоении» красной планеты. У федералов провинция была единым поселением над разрабатываемой шахтой, а на отдаленном периметре контролируемой зоны, стояли датчики слежения, которые мгновенно фиксировали пересечение границы и передавали отсканированные сведения объекта-нарушителя. На ближних подступах к поселку-шахте существовала, так называемая, «цитадель» – линия лазерной защиты, которая активировалась автоматически, после пересечения дальнего периметра, или, при необходимости, в ручном режиме. Так это преподносилось в открытых технических описаниях, размещенных в глобальной информационной сети, но, Джона предупредили, что с лазерной составляющей, а конкретно, с ее срабатыванием, у федералов имелись серьезные проблемы. Еще большие проблемы у федералов были с воздухообеспечением. Именно из-за этих проблем на Марс была направлена экспедиция Фермора – талантливый разработчик Иван Алехин, ученик знаменитого Салехова, обосновав свои доводы, брался заменить несовершенную систему воздухообеспечения, разработанную учителем, собственным детищем, современной, бесперебойной системой Алехина.

– У них плохо с обороной и с воздухом? – спросил тогда Джон.

– Пока, – ответили ему.

Пока, плохо с обороной и воздухом, и у союзников, лишь пока есть возможность убрать монополию Федерации на добычу амания. И время не ждет. Дальнейшее промедление приведет к тому, что будет поздно. Требовались оперативные и решительные действия. Поэтому и была разработана операция «Факел» – успешное ее проведение до устранения недостатков в системе защиты федералов, могло позволить Союзу встать вровень с Федерацией в очередной технологической гонке. Фаза «Открытие» была лично спланирована Джоном.

В ходе работы над операцией, не смотря на напыщенные фразы о срочности и важности, предварительно ознакомившись с марсианскими реалиями, Джон пришел к выводу, что красная планета финансировалась Союзом по остаточному принципу. Если Федерация, имея первоначальную опорную базу высадки, после обнаружения ценного месторождения, перенесла поселок и пункт приема кораблей на место разработок, Союз, после долгих неудачных изысканий подобного месторождения, перенес основную базу ближе к вожделенной провинции федералов, а пункт приема кораблей, из экономии, оставил на старом месте. Там существовал похожий на цистерну блок обслуживающей причал технической группы, и оттуда, на марсоходе, предстоял муторный шестичасовой переход к основной базе.

Джон тогда отметил, что шесть часов – это время в пути в хорошую погоду, если же начиналась буря, марсоход полз, словно старая черепаха. Одно радовало Джона – из космического корабля в блок техперсонала и в нутро марсохода, проход был через шлюзы, и не требовалось переодеваться в скафандры, как практиковалось у федералов.

Что марсоход ползет черепахой во время пыльной марсианской бури, Джон узнал уже на борту этой, в принципе, комфортабельной машины.

О бушевавшей на поверхности Марса буре предупредили еще при посадке. Потом был переход через шлюз в помещение техперсонала. Свон и капрал Полак катили контейнеры с «оборудованием». Странный сбой в настройках, выявленный Полаком, не давал Джону покоя: кому понадобилось совершать непонятную диверсию? Какая-то она игрушечная. Не настоящая, как заметил Полак. Глупая. Еще резче выразиться – просто тупая. Полак привел в порядок «аппараты» всего за сорок минут, хотя перед тем пугал, что потребуется до пяти часов… Кто это напакостил? Так явно сделали, словно специально предупреждали: будьте начеку, вы под колпаком! Джон мысленно окрестил этот инцидент «показухой». Зачем она понадобилась исполнителю «показухи», Джон пока постичь не мог – если за группой шло пристальное наблюдение со стороны федералов или срединников, выдавать себя такой «туфтой» эти серьезные ребята не стали бы. В их интересах было обратное, чтобы Джон и его люди пребывали в неведении о пристальном внимании противника. А может, кто-то из «шестерок» сенатора постарался?

Джон усмехнулся – слово «шестерка» было вынесено им из Федерации, конкретно, из своего российского прошлого. Там, в основной государственной системе Федерации, до сих пор пользовались русским языком (великим и могучим), и читали Пушкина и Достоевского. Вот на этом «великом и могучем», слово «шестерка», помимо обозначения цифры «шесть», в разговорной речи определяло эдакого безропотного служаку, раба, одним словом – чмо.

Джон снова усмехнулся. Страшно становится, если начать осмысливать свою жизнь. Он столько лет служил Союзу, жил в Союзе, общался с коллегами, смотрел телевидение, вел электронную переписку на английском языке, думал на нем, но бывало, когда мысли заводили его в воспоминания о «первой» своей жизни, о Федерации, о старых друзьях, переведших давно его в ранг врага, о тех теплых отношениях, когда он был еще своим, мозг автоматически, словно компьютер, начинал мыслить на русском языке…

Это очень плохо! Очень!

Джон тут же подобрался. Он союзник. Он человек Союза. Он верный слуга Союза, борец за вечную демократическую идею Союза, и он должен пересилить свой мозг, вырвать из него все русское…

Марсоход медленно полз в сплошном мраке густой песчаной бури, то и дело, останавливаясь, и продувая свои турбины. На экране управления маршрут был смоделирован в объемном изображении, и точно отслеживалось положение машины, двигавшейся на автомате.

Сидевший впереди начальник марсианской базы Союза Тори Компелла, специально приехавший в зону посадки, ради встречи «экспедиции» Джона, оглянулся, улыбаясь, сказал: